Кто-то, с кем можно бежать
Шрифт:
Но Асаф, не питая особых иллюзий, понимал, что ураган, который он раздувает в своей жизни, сразу же утихнет, как только он встретит её, когда вынужден будет предстать перед обычным испытанием разговорами, острословием, колкостями, остроумием, оригинальностью и лёгкостью. И ещё он понимал – уже много лет он понимает это с абсолютной трезвостью – что есть только одна ситуация в мире, во вселенной, которая даёт ему шанс, что кто-то в него влюбится, и это - если она, случайно, пробежит рядом с ним всю пятитысячную дистанцию; может ему действительно нужно изменить тактику, думал он, и согласиться на уговоры его учителя выступить в соревнованиях и, может быть, там он найдёт свою избранницу, среди бегуний на длинные дистанции.
Эти мысли вызвали в нём беспокойство. Он встал, выпил три стакана воды и рассеянно просмотрел почту. Вдруг он
Он вскрикнул от радости одновременно с телефонным звонком, на мгновение испугался, что это снова Рои, но это был папа, радостно кричавший ему из Аризоны, через материки и океаны:
– Асафи, дружище, как дела?
– Папа! Я как раз о вас думал! Как там? Как вы долетели? Мама справилась с дверью в...?
Они говорили вместе, как обычно, кричали и смеялись. Каждая секунда стоит целое состояние, подумал Асаф, и рассердился, что не может наслаждаться разговором без всяких ограничений, такая минута наверняка стоит половины рабочего дня его отца, скажем – установка двух потолочных вентиляторов и ремонт трёх тостеров, как минимум. Не важно, к чёрту деньги, ему хотелось обнять их, обонять, раствориться в них. Тем более что это, конечно, за счёт Рели, а у Рели появилось вдруг много денег, так? Эта мысль освободила его, и он смеялся всю дорогу до Аризоны, а папа рассказывал чудеса о полёте и дороге, а Асаф сказал, что дома всё, как обычно, не волнуйтесь, я хорошо питаюсь, слежу за домом, он вдруг почувствовал, будто вернулся на несколько лет назад, когда он приходил в субботу утром к ним на кровать поваляться.
– Папа, послушай, сегодня прибыли результаты из министерства просвещения...
– Стой, Асафи, не говори мне ничего! Скажи это прямо маме!
И звук положенной трубки, и удаляющиеся шаги, похоже, что там очень большой дом; и тишина, и молчание моря посередине, и Асаф пытается угадать, какие телефонные разговоры текут сейчас по параллельным линиям, может быть, кто-то на Аляске просит руки кого-то из Турции? Может, Фил Джексон из "Лейкерса" сообщает в эту минуту Папи Турджеману из "Апоэля", что он приглашает его играть в его команде в новом сезоне? И вдруг – мама, со всем её обильным телом и душой и переливчатым смехом:
– Асафон, медвежонок, я уже так соскучилась! Как я выдержу две недели?
– Мама, ты сдала экзамен!
Тишина, и за ней взрыв криков и хохота:
– Пришло письмо? Официальное письмо? Ты проверил печать? Они пишут, что я сдала? Шимон, ты слышишь? Я это сделала! У меня есть аттестат! Ай хэв зэ аттестейшн!
И пока они там в Аризоне пляшут и обнимаются, растрачивая ползарплаты, к телефону пробирается маленькая Муки:
– Асафи? – осторожно говорит она, проверяя, что колоссальное расстояние, которое она проехала, ничего в нём не изменило. – В какой ты стране?
И он объясняет, что он остался на месте, это она уехала, а она рассказывает о полёте, как у неё болели ушки, и какой пазл ей дала стюардесса, и что есть в Америке, там есть белка. Она рассказывает о ней с подробностями, стада белок можно было бы привезти в Израиль на деньги за такой разговор, но, собственно, Рели платит, а, может, и не Рели одна, сейчас услышим, и Асаф расслабляется и слушает Муки, рассказывающую про "гватемальцев", которых ей купили, это маленькие тряпичные куклы, которых дети в стране Гватемала кладут на ночь под подушку, и каждой такой кукле они рассказывают одну свою неприятность, а на утро неприятность исчезает; Асаф, который с радостью передал бы свои проблемы таким чудесным гватемальцам, мягко просит Муки снова передать телефон маме, потому что есть один важный вопрос, о котором ещё не говорили.
– Что тебе сказать, Асафон. Он деликатный. Он обаятельный. И даже, похоже, что его мама наполовину из наших. Это то, что Рели нужно. У него здесь огромный дом, ты должен увидеть, с настоящим бассейном и джакузи, есть одна ненормальная мексиканка, которая ему варит, Рели научила её готовить наш чолнт [35] , он занимает очень большую должность в какой-то компьютерной фирме...
Асаф сгибается. Садится. Вцепляется
35
Чолнт – традиционное субботнее кушанье.
– Асафи? Ты где?
– Здесь.
– Асафон, медвежонок, я знаю, о чём ты сейчас думаешь, и что ты чувствуешь, и чего бы ты хотел. Но этого, видимо, уже не может быть. Ты слушаешь?
– Да.
– Мне не надо тебе рассказывать, как мы любим Цахи, он всегда, всегда будет нам, как сын, как настоящий сын. Но Рели так решила и всё. Это её жизнь и её желание, и мы должны это принять.
Асафу хотелось закричать, заорать на Рели, встряхнуть её и напомнить ей, как Носорог о ней заботился в её тяжёлый период, когда ещё не была такой красавицей, и слепо любил её с начала старшей школы [36] , и в армии, и целых два года после, со всеми её выходками, и с простором, который ей нужен, и как постепенно он стал как старший брат в их семье, помогал папе, когда он был перегружен работой, и маме во всём, что нужно, от покупок до побелки дома, и это то, что, в конце концов, вывело из себя Рели, она чувствовала, что он женится на её родителях больше, чем на ней; Асаф подумал с горечью, что родители – не то, чтобы эксплуатировали Носорога, но попользовались его помощью в тысяче и одном деле, а Носорог всё делал с любовью и желанием, Асаф вспомнил, что Носорог даже отказался от партнёрства в конторе оценщиков своего отца и решил открыть литейную мастерскую для скульптур, главным образом, потому что Рели вначале восторгалась этой мужской физической работой, которая ещё и тесно связана с искусством, и вообще – как можно зачеркнуть такие десять лет, и кроме всего, сейчас, когда Рели приняла окончательное решение, Асаф теряет её, но это ладно, но и Носорога тоже, потому что Носорог оборвёт все свои связи с их семьёй, конечно, чтобы не вспоминать о ней сто раз в день, оборвёт. И Асафа тоже вычеркнет из своей жизни.
36
Старшая школа – с 10-го по 12-й класс.
Он не помнил, как закончился разговор. Уж наверно, не так радостно, как начался. После этого он сразу отключил телефон, боясь, что Носорог снова позвонит проверить, говорил ли он уже с ними. Он не знал, что ему сказать, как смягчить эту новость, он не очень умел врать. Сейчас он был просто комком нервов. Встал. Сел. Пробежался по комнатам. Динка удивлённо наблюдала за ним.
В подобных ситуациях, в таких нервных состояниях, мама подходит к нему или бегает за ним по комнатам, ловя его полными руками, заглядывает глубоко в глаза и спрашивает, что они сейчас видят, его красивые глаза. И, когда он отводит взгляд, она говорит: "Ага, даже так?" - и тут же велит ему: "Зайди-ка ко мне в канцелярию", - и силой тянет его в свою маленькую комнатку, закрывает дверь и не отстаёт от него, пока он не расскажет, что именно его давит; но в этой неразберихе она сама играла, очевидно, довольно сомнительную роль, всё было так сложно, запутано и мучительно, он должен был что-то сделать, что-то, что изменит всё с самого начала, исправит, приведёт в равновесие – хотя бы немного – всё то, что испортилось и нарушилось в мире, что-то, что в подобной ситуации, наверно, сделала бы Тамар, этакую Тамарину идею.
И вдруг его осенило, он моментально понял, он обнаружил, он придумал: залез на антресоли, взял оттуда ведро белил, оставшееся от последнего ремонта, и большой малярный валик. Из стенного шкафа достал стремянку и взвалил её на плечо. Свистнул Динке и вышел с ней из дому, быстро, ни на кого не глядя, дошёл до своей школы и сквозь лазейку рядом с умывальником проник во двор.
В прошедшем году у них был учитель, некто Хаим Азриэли. Человек пожилой, одинокий и мягкий, которому они житья не давали. Руководил этим Рои, а Асаф был как все. Никогда не делал ничего особо подлого, но участвовал в общем зубоскальстве. А ведь этот учитель ему как раз нравился, обнаружив, что Асаф интересуется греческой мифологией, он принёс ему книгу рассказов о богах, которую Асаф знал, и сказал, что это подарок.