Кто-то следит за мной

Готти Виктория

Роз бежала, то и дело оглядываясь, чтобы убедиться, что он ее не преследует. Свет фонаря в конюшне манил ее к себе.

В стойлах беспокойно всхрапывали две лошади, сильно пахло бензином. Несомненно, Димитрий хотел сжечь их заживо.

— Алексис! — звала и звала Роз. — Алексис... это мамик, где ты?

Пары бензина не давали дышать, вскоре она уже не могла говорить. Прикрыла рот и нос рукавом и продолжала пробираться в глубь конюшни, сердце билось в груди. Мысли ее путались. В конюшне царили сырость и холод. Не замерзла ли Алексис? Роз промокла до нитки и

теперь дрожала всем телом. Но упорно шла на свет фонаря.

Дорогу ей перегородила груда сена. Что же делать? Внезапно ворота конюшни раскрылись, и порывом ветра Роз подтолкнуло вперед. Она упала в сено; выбираясь же, думала о том, что Димитрий уже в конюшне. Достаточно одного щелчка зажигалкой — и в огне погибнут она и Алексис, его единственная дочь. Но где он? Она притаилась за сеном, увидела темный силуэт, плывущий к ней в свете фонаря...

— Роз!

Вздох безмерного облегчения вырвался у нее из груди: она узнала голос Ивена. Роз не могла его разглядеть — свет бил в глаза, но она ясно слышала его голос.

— Роз... где ты?

Она выскочила из-за сена, метнулась к нему, обняла.

— Ивен! Слава Богу, ты здесь... Димитрий похитил Алексис. Она где-то рядом, нам надо ее найти до того... как...

Ивен отстранился от нее, посмотрел на фонарь. Лицо его напоминало маску.

— Он купил поместье... он обезумел... он...

Роз схватила мужа за руку, попыталась повернуть к себе. Она думала, что он в шоке. Изо всех сил дернула за рукав, а когда Ивен не отреагировал, ударила по лицу. Ничего другого ей не оставалось: малейшее промедление могло привести к тому, что их жизни оборвутся.

— Ивен, ты слышал, что я сказала?

Ответа не последовало. Она прижалась к нему, рыдая в плечо. Но не могла пробиться сквозь окутавший его туман.

— Роз, этот дом принадлежит не Димитрию, — прошептал Ивен. — Это дом Билли.

— Билли?

— Совершенно верно, Роз. Здесь живет Билли. — Ивен рассмеялся. — Это мое настоящее имя. Моя мать звала меня Билли, когда я плохо себя вел. Она говорила, что во мне живут два мальчика. Хороший — Ивен, и плохой — Билли. Имя Билли нравится мне гораздо больше, чем Ивен, понимаешь?

И он посмотрел на нее в упор.

Роз не могла заставить себя поднять на него глаза.

— Нет... я...

Она в ужасе попятилась, прикрыла рукой рот. Споткнувшись, упала на бетонный пол, сильно ушиблась, вывихнула руку. Боль сводила с ума, запах бензина не давал дышать. Интуиция подсказывала, что главное СЕЙЧАС — сохранять спокойствие и хладнокровие. Медленно, чтобы никоим образом не спровоцировать его, она поднялась на четвереньки, затаившись за кипой сена.

Ивен заговорил, и она не узнала его голос. Возможно, причина тому — завывания ветра, а может, у Билли был свой голос, отличный от голоса Ивена.

— Тебе не спрятаться от меня, Роз. Я знаю, что ты здесь. — И он пронзительно захохотал.

Луч ручного фонаря пробежал по конюшне, заглянул в стойла, ткнулся в потолок, опустился на пол.

«Стоит только чиркнуть спичкой — и

всю конюшню охватит пламя», —подумала Роз.

Его шаги приближались.

— Выходи и поиграй со мной, Роз. Без тебя все не так интересно. — Снова раздался пронзительный, маниакальный смех. — Я — плохой мальчик. Плохой мальчик, плохой мальчик...

В отсвете фонаря Роз увидела его лицо. Да, это был уже не Ивен: жуткий оскал, безумные глаза. На нее надвигался не знающий жалости монстр.

— Поднимайся. — Он не повысил голос. — Пора поиграть.

Остолбенев от ужаса, она лишь безучастно смотрела, как он ухватил ее за руку, поднял на ноги, потом крепко прижал к груди. Невозможно было ни вдохнуть, ни выдохнуть.

— Посмотри, где мы будем играть. — Он направил луч фонаря к дальней стене, выхватив из темноты стол и три стула. — Пальцами свободной руки он вцепился ей в шею. — Посмотри, мы не одни.

Луч осветил Алексис, привязанную к одному из стульев. Роз попыталась сфокусировать взгляд — от слез перед глазами все расплывалось. На Алексис была белая ночная рубашка, рот ее был залеплен скотчем, голова свесилась, глаза не открывались. Роз, зарыдав, раскрыла рот, но вдохнуть не смогла. Пальцы Ивена давили все сильнее, и она захрипела. «Слава Богу, — подумала она, — что Алексис не видит превратившегося в безумца отца».

— «Знай, я слежу за тобой...»Спой со мной эту песню, Роз. Ты же знаешь слова. Ты их написала. Помнишь, как злодей в «Шипах розы» напевал их перед каждым убийством? Должен признаться, это моя любимая песня. — Хватка его ослабла, она получила возможность дышать. А потом он изо всей силы тряхнул ее, словно тряпичную куклу. — Я сказал, пой!

Преодолевая рыдания, она попыталась подпевать ему.

— «Можешь забыться во сне... можешь не верить мне...— ее вновь тряхнули, — но только проснешься, друг мой... Знай... я слежу за тобой».

Ивен даже застонал от удовольствия. Вероятно, он проделывал то же самое со всеми своими жертвами, прежде чем убить их. Роз все-таки решилась взглянуть на Алексис: боялась сойти с ума от горя. Она не могла понять, мертва Алексис или только потеряла сознание.

Стол был накрыт на троих. Тончайший фарфор, столовое серебро, медные подсвечники и, последний штрих, — свежие розы.

— Видишь, сколько я положил сил ради нашего праздника?

Роз поняла, что таким способом он «отмечает» годовщину их свадьбы.

Он толкнул Роз на свободный стул, вытащил из кармана моток изоляционной ленты.

— Руки за спину! — прорычал он.

— Пожалуйста, Ивен... не надо...

— Заткнись! — рявкнул он. — Ничего не говори, ты все испортишь. Вот, чего я добился, — он обвел рукой конюшню, — что сделал для тебя.