Кто-то в моей могиле

Миллар Маргарет

— Миссис Розарио, — спросил Пината, — четыре года назад Хуанита уехала из нашего города и поселилась в Лос-Анджелесе. Почему?

— Она устала от преследований со стороны полиции и управления по контролю над условно осужденными, от людей из клиники. Они замучили ее своими разговорами, то и дело говорили ей, что она неправильно себя ведет, что она должна вести себя по-другому, что ей делать, что носить, как обращаться с детьми.

— Но ведь они пытались ей помочь.

— Странная это помощь, если от нее один вред, — сердито откликнулась его собеседница. — Когда ее арестовали в последний раз, она ведь ничего такого

не сделала. Очень трудно молодой женщине, за юбку которой цепляются постоянно пятеро детей, ни разу никуда не пойти. Она заперла их в квартире, но только для того, чтобы они не убежали на улицу и не оказались под колесами. А соседи, когда они принялись плакать, пожаловались, в полиции же сказали: а что, если бы был пожар или землетрясение. Вот ее и арестовали, а детей отправили в приют. Вы это называете настоящей помощью? Я в такой помощи не нуждаюсь. Если у них есть только это, мы обойдемся. Хуанита, как только ее выпустили, решила то же самое. Она уехала сразу, в ту же ночь. Дети уже спали, и я попросила миссис Лопес приглядеть за ними, пока я схожу в церковь. Когда я вернулась, дочери уже не было. — Миссис Розарио покачала головой, чувствовалось, что ей очень больно вспоминать об этом. — Я не думала, что она уедет вот так неожиданно, без мужа, без друзей, за несколько недель до родов.

— А записку она вам оставила?

— Нет.

— И вы не знали, куда она уехала?

— Нет. Я ни разу не получила от нее ни весточки, не видела ее, пока две недели назад она не вернулась. Люди из управления по контролю и клиника пытались пару раз тут что-нибудь вынюхать. Я сказала им то же самое, что и вам сейчас говорю.

— Это я понял, — согласился Пината. — Вот только правда ли то, о чем вы говорите?

Миссис Розарио моргнула, ее оливковые глаза на какую-то секунду исчезли, и Пината увидел иссушенные ночами без слез веки.

— Целых четыре года я не имела от нее никаких известий, и вдруг стук в дверь, и появляется она, а с ней шестеро детей, муж и машина. Хуанита без удержу твердила мне, как ей счастливо живется. Я подумала, что это действительно так: ребенок — чудо, автомобиль — прелесть, муж — ну просто красавец. Насторожило меня только выражение ее глаз. В них было какое-то беспокойство. Когда у нее такое настроение, она практически ничего не ест, почти не спит, все время находится в движении, день и ночь, носится с места на место и никогда не устает.

«С места на место, — мысленно повторил Пината. — Двадцать баров, восемьдесят ресторанов, шестьдесят тысяч жителей. Пора в путь».

— Человек, с которым она ушла, — спросила миссис Розарио, — этот мистер Фостер, он что, алкоголик?

— Да.

— Найдите их и отправьте Хуаниту домой.

— Попробую.

— Передайте ей, мне стыдно за то, что я назвала ее цыганкой. Я просто перестала себя контролировать — это иногда случается. Потом мне стало горько и стыдно. Пожалуйста, разыщите ее и скажите, что я раскаиваюсь.

— Сделаю все, что в моих силах.

— Поторопитесь, пока этот человек не довел ее до беды.

Пината вовсе не был уверен, кто из этой пары кого доведет до беды, но вместе Хуанита и Филдинг представляли собой довольно опасное соединение. Он написал свою фамилию, телефон и адрес конторы на клочке бумаги, протянул миссис Розарио.

Она прочла, держа бумажку на вытянутой руке — у нее была дальнозоркость.

— Пината, —

миссис Розарио одобрительно кивнула, — хорошее имя доброго католика.

— Да.

— Если бы моя дочь чаще ходила в церковь, она бы никогда не заболела.

— Возможно. — Пината согласился, понимая, что спорить в данной ситуации бесполезно. — Я буду вам чрезвычайно признателен, если вы немедленно дадите знать, когда Хуанита или Филдинг снова появятся здесь.

— Филдинг?

— Это его настоящая фамилия.

— Филдинг, — спокойно повторила она. Затем аккуратно сложила протянутый Пинатой клочок и сунула в карман своего черного платья. — Полагаю, то, как называют себя люди, не имеет никакого значения. Может, и Филдинг его ненастоящая фамилия. Как вы считаете?

— Уверен, что настоящая.

— Ладно, не мое дело. — Она подошла к входной двери и широко ее распахнула. — Вам не найти ни Хуаниты, ни Филдинга. На машине они могли уехать куда угодно.

— Все же хочу попробовать.

— Не нужно, прошу вас.

— Но вы же сами только что просили найти ее и отправить домой.

— Я устала, — с горечью сказала миссис Розарио. — Как я устала. Пусть она исчезнет.

— У меня есть поручение, которое я должен выполнить.

— Что ж, выполняйте. Всего доброго, мистер Пината, если, конечно, это ваше настоящее имя.

— В любом случае оно единственное.

— Мне все равно.

Он едва переступил порог, как она захлопнула дверь с такой силой, что ему показалось, будто взрывная волна вышвырнула его из дома.

На крыльце стоявшего по соседству дома Лопесов никого не было. Сломанный розовый обруч валялся на ступеньках.

Миссис Розарио подождала, пока отъехавшая машина завернет за угол. Наблюдая сквозь занавески, она ощущала, как все ближе подступают к сердцу холод и слабость, словно его сжала чья-то железная рука и кровь перестала течь в ее жилах. Она коснулась серебряного креста на груди в надежде, что это прикосновение согреет и успокоит ее. Но металл был так же холоден, как и ее тело.

«Пината, — подумала она. — Звучит фальшиво. Впрочем, он даже не пытался сделать вид, что оно настоящее, говорил, оно единственное, и больше ничего».

Миссис Розарио прошла на кухню и взяла со стола телефонный справочник, нашла в нем Стивенса Пинату, номер телефона совпадал с тем, что он записал на бумажке.

Она стояла, прислонившись к раковине, и никак не могла принять решение. Мистер Барнетт строго-настрого запретил ей звонить в свою адвокатскую контору, если только не самые непредвиденные обстоятельства, и ни в коем случае нельзя звонить ему домой. Но какое право он имел давать ей подобные приказания? Может, это он прислал Пинату и Филдинга шпионить за ней? Что ж, они ничего не узнали, ни один из них. На фотографии тридцатилетней давности изображен юноша, ничем не похожий на умершего.

Время шло, неумолимо отмеряя минуты, каждая из которых стучала как удар сердца. Какой тяжелый длинный день. Их становилось все больше. Карлосу повезло, он избавился от этого. Теперь он на небе с ангелами. Свечи больше не нужны — так сказал священник. «Вне всякого сомнения, он теперь на небе, — сказал падре, — ты не должна становиться фанатичкой, церковь этого не любит. Твоя молитва длилась достаточно долго. Достаточно».

Он был прав. Все это продолжалось слишком долго…

Она сняла телефонную трубку.