Кто-то внутри
Шрифт:
Штабс-капитан Абашидзе дал отмашку, и Андрюша усилил прогрев своих снарядов, которые со временем должны превратиться в мини-пульсары. Костерок почти сразу же потух, Андрюша одним махом выкачал из него всю энергию. Но больше он был и не нужен, Андрюша вполне способен поддерживать горение самостоятельно. Более того, он умеет каким-то хитрым образом передавать энергию пламени от одного источника к другому так, что в процессе передачи этой энергии становится больше. И объекты раскаляются все сильнее и сильнее.
Такова сила его рода.
Я зевнул.
Позицию нам оборудовали
Ведь ползет куда-то, и довольно уверенно. Наверное, у него тоже есть какая-то муравьиная цель, которую он желает достичь. Но знает ли он, что травинка вот-вот закончится? Знает ли он, что происходит в мире за пределами этой травинки? Догадывается ли о том, что через несколько минут прямо над его головой высшие формы жизни примутся убивать друг друга разнообразными и весьма изощренными способами?
И что бы изменилось в его жизни, если бы он об этом узнал? Скорее всего, ничего бы не изменилось. Наверное, ему, ползущему куда-то по травинке, лучше и не знать, что в любой момент на его муравейник может упасть кусок раскаленного металла или еще что-нибудь похлеще…
Подставки под пылающими сферами расплавились, и Петр подхватил будущие пульсары, не дав им коснуться земли. Я почувствовал исходящее от них тепло.
Уже скоро.
Интересно, как муравей воспринимает поле боя? Когда привычный для него мир начинает разваливаться на куски, когда сотрясается и горит земля, а в небесах разверзается ад, и он более не способен управлять никакими событиями собственной жизни? Мы чем-то похожи на этого муравья, даже когда нам кажется, что мы чуть больше него понимаем в причинах происходящего…
Между двумя императорами, двумя самыми могущественными фигурами Европы, а может быть, и всего мира, возникли неустранимые дипломатическим путем противоречия, и каждый из них отправил по несколько сотен тысяч человек, чтобы они разобрались со всеми разногласиями недипломатическими методами. Конечно, на самом деле там все гораздо сложнее, и специалистов, которые возьмутся объяснить, насколько там все сложнее, уже можно покупать по десятке за пучок, но суть все равно останется в том, что они наверху не договорились.
И поэтому мы умираем тут, на земле. Так уж устроен наш мир. И мы можем повлиять на происходящее примерно как этот муравей, который дополз до конца травинки, перевернулся и пополз в обратную сторону, теперь уже вверх ногами. Куда он думает в итоге приползти?
Штабс-капитан Абашидзе махнул рукой, снимая завесу и одновременно отдавая приказ Андрюше с Петром.
— Огонь!
На этот раз команда прозвучала удивительно уместно, подумал я. И сказал он: «Огонь!», и стал огонь… Почему, когда я вступаю в бой, никто не кричит: «Разряд!»?
* * *
Петр шевельнул руками, и два раскаленных практически до плазменного состояния снаряда поднялись на высоту в два человеческих роста, и, набирая скорость, устремились в туман. Я видел только смутные силуэты
Он и так его чувствовал.
В этом часть его силы.
Я так не умею. В большинстве случаев мне надо видеть, кого я убиваю. По крайней мере, если мы не вплотную друг к другу стоим.
Но в сторону тумана я не смотрел. Я уже видел подобное, и знаю, что там сейчас будет происходить. Плазменные шары будут пробивать танки насквозь, игнорируя броню, испаряя экипажи и подрывая боекомплект. А если на пути пульсара окажется пехотинец — Петр в них специально не целится, но и обходить не будет — тот просто исчезнет.
Пиромант-контроллер и телекинетик опасны и сами по себе, но когда они работают в паре, это воистину ужасное сочетание.
Взрывы последовали один за другим с таким малым интервалом, что фактически сливались в один. Туман разорвало в клочья, над полем бойни выросли огненные цветки, черные клубы дыма повалили в небо. Из первой линии наших траншей, до которых танки так и не добрались, послышались ликующие выкрики, в том числе и матерные.
С другой стороны доносились заглушенные расстоянием вопли ужаса. Вражеские пехотинцы готовы были умереть за кайзера, также, как и мы были готовы умереть за государя, но к такому уровню противостояния их все-таки никто не готовил.
— Не расслабляться, господа! — скомандовал Абашидзе.
Я услышал в его голосе нотки тревоги, но непонятно было, чем она вызвана. Все прошло по плану, без сучка, без задоринки, как это довольно редко бывает на войне, и поле боя осталось за нами, и линия фронта не дрогнула, и противник убедился, что на этом участке ему противостоит не только обычная армия, но и лучшие сыны империи, кровь в жилах ее, и значит, наша задача здесь выполнена и уже на днях мы передислоцируемся на другие позиции…
— Там есть что-то еще, — пробормотал Петр.
Он подвесил пульсары там же, над горящей броней и разбросанными телами, а Андрюша продолжал подпитывать их энергией, и пот струился по его лицу, потому что усилия на такой дистанции приходилось прикладывать титанические.
Мы ждали.
Сами не понимая, чего именно.
Солдаты в линии окопов тоже притихли. Штабс-капитан Абашидзе прильнул к биноклю, но уже через пару мгновений необходимость в этом полностью отпала.
Вражеская завеса рассеялась, и мы увидели это.
Детище кошмарных снов, порожденное сумрачным тевтонским гением.
Корпус средних размеров субмарины. Восемь циклопических колонноподобных ног с двумя сочленениями каждая, которые несли этот корпус на высоте около десяти метров. Пять пушек, двенадцать пулеметов, огнеметы в носовой и хвостовой части, и все это прикрыто броней такой толщины, что ни одним нашим полевым орудием с первого выстрела не пробить.
Плюс экипаж, от пятнадцати до двадцати пяти человек, все из аненербе.
И все это вместе — шагающий танк «мастодонт 4А», чудовищно дорогая и смертельно опасная машина, созданная лучшими немецкими умами. Наша разведка утверждала, что всего их собрано не более пяти штук.