Кто в тереме?
Шрифт:
– Обязательно передам! – пообещала Лида.
Сама же подумала: «Пожалуй, не буду ничего передавать, ей это сейчас – как скипидару под хвост. Как действительно будут результаты, сам сообщить не преминет. И вообще, если у него умишко есть, он сейчас не должен Лиде глаза мозолить. Иначе, если она заподозрит у него не служебный, а амурный интерес, она его возненавидит. Клин клином – это не Лидкин случай. Если, конечно, мне ничего не показалось.
А хорошо бы иметь мента за стенкой! Персонального, так сказать. Да и мужик-то приятный, не хам, не солдафон. И мужские руки
Тут же Люся и устыдилась: «Кому что, а вшивому баня!» – подумала. У Лиды черное горе, а она ей уже жениха подбирает и при этом не забывает про свой интерес.
А надо все-таки, на всякий случай, порасспрашивать кое-кого про семейное положение Вадима Сергеевича Бурлакова.
Когда Люся, полив цветы, вытерев пыль и пропылесосив Милкины 18 квадратных метров, спустилась во двор, она увидела, что ожидания ее не обманули. На лавочках кое-где сидело неработающее население, детвора тоже гоношилась в разных концах двора. Народ вышел глотнуть кислорода и впитать последние лучи бледненького, уже заходящего солнышка, но главным образом – обсудить случившееся в их доме ЧП.
Люся подошла к одной из лавочек, облюбованных четырьмя женщинами, поздоровалась. Ей ответили, потеснились, выделяя краешек лавочки. Они с Зоей Васильевной тут примелькались за многие годы, были как свои. Да и тот факт, что Люся побывала в подъезде, где случилось несчастье, общалась с полицией, бросал на нее отблеск сопричастности к трагическому событию. К тому же народ знал, что они с Дуней работают вместе, и ждал от нее хоть каких-то, пусть самых скудных, сведений.
Люся преследовала противоположную цель – разжиться сведениями у народа. Вообще-то она планировала ненавязчиво пообщаться с детьми, но как общаться на глазах у мам-бабушек! В конце концов, не работает же она у Бурлакова на полставки! Уж как получится, что сумеет добыть.
Поохали, уже впятером, на предмет приключившейся жуткой истории. Люся поделилась тем немногим, что знала. В ответ услышала, что муж одной из четырех теток примерно в это время выходил курить на балкон и видел, как из подъезда вывалилась компания подростков, человек пять.
Лиц не разглядел, хоть и второй этаж, потому как молодежь направилась в другую сторону. А по одежде не различить даже, девки или парни. Все в куртках, джинсах, вязаных шапочках. Нет, иногда, конечно, очень даже отличишь – если куртенки куцые, и так обтянутся джинсами, что слепой заметит гендерные отличия. Но не в этом случае.
– Она ж, наверно, кричала, бедная? – предположила Люся.
– Да там у них на пятом этаже Вова-инвалид живет в двушке, у него притон. Он всех привечает – и старых, и молодых, лишь бы с выпивкой приходили. Орут, как резаные, ржут, как кони!
– И музыка постоянно орет так, что дом трясется. Кто там что услышит? Устали жаловаться. Участковый говорит: что я с ним сделаю, у него одна нога. И музыка у него только до 11 вечера, закон соблюдает.
– Мужики хотели было накостылять
– Юлька к ней приходила. Со своей… Кирюшей, – раздался голосок сзади.
Женщины дружно обернулись. Позади лавочки неслышно пристроилась и жадно внимала беседе старая знакомая, Катька-зараза. Она уже была в сухой одежде и ботиночках, сменивших мокрые сапожки. Похоже, бабушка ее поняла и простила, и, выплеснув первые эмоции, сдалась Катькиному натиску, отпустила на вечернюю прогулку. А может, ценя минуты тишины, вообще предпочитала, чтобы внучка подольше дышала свежим воздухом.
– А ты чего тут локаторы свои наставила? А ну, брысь, Штирлиц малолетний! Иди к другим детям!
– Юлька к ней приходила с Киркой, я видела! – упрямо повторила Катька.
– И чо-о-о? Юлька ее внучка, и ходит к бабушке чуть не каждый день! Иногда и ночует. Почитай, живет у нее!
– Нет, это Вовкины гости, однозначно! Его надо за химок брать!
– Может, хоть потише в доме станет, если прищучат!
– Это до чего же дошло! Сроду такого не было!
Женщины, которых Вовка-инвалид достал конкретно, единогласно склонялись к единственной версии. Катька тем временем испарилась.
Люся все ждала, когда же будет озвучена еще одна версия, лежащая на поверхности: следствие бизнес-деятельности Антонины Семеновны. И версия была-таки озвучена.
– А не надо самогон гнать! Небось, клиент какой и порезал, деньги вымогал!
Сакраментальную фразу произнесла самая пожилая и, в силу этого, претендующая на безоговорочное признание ее авторитета тетка, тонкогубая, с мешками под глазами. «Почки, наверно», – машинально отметила Люся.
Повисла тишина. Видимо, у троих, как и у Люси, рыльце было в пушку, и они предпочли не спорить с престарелой праведницей. Воистину, чем ближе к старости, тем ближе к святости! Хотя может, праведницей она стала по состоянию здоровья.
– Одно другому не мешает, – наконец нарушила тишину самая молодая, которая зарделась сильнее остальных. – Может, как раз Вовкины гости и были теми клиентами.
– Нет, – сказала еще одна, – клиенты тети Тони вряд ли пошли бы гостевать к Вовке.
– А Вовкины гости вряд ли сподобились бы стать тети-Тониными клиентами.
Их точка зрения совпадала с Люсиной. Одним словом, ясно было только то, что все непонятно.
– А кто же скорую и полицию вызвал?
– Да Дунька же и вызвала. Звонила-звонила матери – та не отвечает, она и забеспокоилась, прибежала проведать, а дверь только захлопнута, не на ключе. А там-то!
Когда обсуждение пошло по второму кругу, Людмила Петровна заторопилась и стала прощаться. Но едва свернула за угол, в нее вписалась Катька, удиравшая от мальчишек. Оказывается, дети играли с другой стороны пятиэтажки, где заходящего солнышка еще оставалось немножко.
Люся перехватила ее, хотела прикрикнуть на преследователей, но Катька ее опередила:
– Не ругайте их! Мы играем!
– Катя, расскажи мне, пожалуйста, что ты видела?
– Когда?
– Про Юлю и Киру. И вообще, что видела?