Кубарь и его инсайды

"инсайд" (от английского слова inside - "внутри") -

информация, полученная изнутри фирмы

Толковый словарь

Сталинские дома бывают двух сортов. Иные, как молодящиеся светские львицы, в отчаянных румянах свежей краски,

стеклопакетах, весёленьких мансардах, с подновленной лепниной барельефов, бывает даже, с затейливыми перилами и статуями на крыше, надменно созерцающими с промозглой высоты сверкание огней больших денег.

А бывают иные - затерянные среди угрюмых заборов, неухоженных кривых лип, гаражей и остатков былой индустриальной мощи, с вечно сырыми и облезшими кирпичными фасадами, заросшими лишайником по нижние окна, ржавыми стальными дверьми, рассыпающимися ступенями лестниц, сгнившими глазницами окон, следами небрежно содранной рекламы и затхлым духом неизбывной нищеты и пьянства. Доживающие свой век коммуналки, которые и ремонтировать-то опасно.

В один из таких домов, догнивающих на задворках Капотни, и добирался замначальника 13-го отдела крупного столичного банка, Евгений Лючников, молодой человек с аккуратной бородкой и тонкими очками в платиновой оправе. Ругаясь про себя на бездонные выбоины и устроившихся для соития собак на проезжей части, он кое-как припарковал "тойоту" между низким сварным заборчиком и недавно выкрашенной пенсионерской лавкой, и, морща нос, поднялся по тёмной лестнице на пятый этаж, где проживал Кубарь.

Кубарь - вовсе не профессия или форма существования многоклеточных грибов. Кубарем звали мага, а попросту ведьмака. Хуже того, Кубарем Барбарисом Семёновичем. Так уж его бестолковая матушка нарекла, в честь известного сериала "Санта-Барбара".

Как на него вышел шеф, уму непостижимо? С таким даром можно всю жизнь прожить, и никто не узнает. Тем более сам его обладатель, с незаконченным средним и мутной трудовой географией. Уж больно редкий его дар был и особый. Такое только и могли оценить гуру астральных деривативов и сэнсеи страховых проклятий, подвизавшиеся в пресловутом 13-ом отделе финансового гиганта.

Задание было несложное, но уж больно муторное и противное. Ведьмаки, они и в фильмах не подарок, а тут Кубарь! Сказать, что он был дурным человеком, нельзя. В волка этот заросший щетиной потный старикан с двойным подбородком точно не превращался, и христианских девиц, верно, лет сорок не портил. Но уж больно вредным был и капризным образцом буйной и многоликой оккультной жизни. А главное - никому не известным, кроме узкого круга должностных лиц Тройка-Новатек банка. Золотой жилой, алмазным рудником, скрытым в глуши этих древнесоветских руин. Ну и бонусы за выезд. "Попрошу тридцатник накинуть, если будет, как в прошлый раз" - подумал Евгений, выискивая под слоем краски нужный звонок.

Задание было простое. Деньги, они тишину любят, празднословия боятся. На листочке с логотипом шеф вывел три знака "UЭ?" и бросил его в шредер.

Звонил Евгений долго. Сначала раздались завывания бабки, прерываемые глухой руганью, потом выключился телевизор, потом что-то долго скрипело и лязгало, потом упал велосипед, потом опять всё затихло. Евгений позвонил ещё минуту, и прелюдия какафонии повторилась. На этот раз упал таз и банки в углу.

– Кто?
– пробурчал из-за двери ведьмак.

– Свои! Лючников! Открой, Кубарь. Я по делу!

– А жрачку привёз? Знаем вас, по делу-не по делу. Если без дела, я спать пошёл, ну вас в фарью, выходные, спать не дают.

– Привёз, открой Кубарь!
– и Лючников прислонил сумку к двери.

Оттуда послышалось сопение и громкое взнюхивание, как от крупного кабана.

– С луком?

– C луком, как ты любишь, и пончики!

Замки с полминуты полязгали, и дверь со скрипом распахнулась, выдохнув в подъезд густой запах мочи, кошек и варёного в баке белья. Бабка в дальней комнате вновь завыла, прерываясь лишь для краткой ругани президента и думы. Других жильцев здесь не было: видимо, сладкая парочка отпугивала даже отчаянных детей Кавказа. На бабкиной двери был нарисован мелом огромный крест для отвращения ведьмаковых чар.

Осторожно, обходя ржавые кастрюли и тумбочки, Евгений брезгливо протиснулся в зловонное логово Кубаря. Понять, что здесь живёт редкой силы талант, отмеченный, верно, самим Баалом, было невозможно: столько всякой дряни и неуместного хлама громоздилось: грязные сумки, лыжи, разломанные гаджеты в стенном шкафу, плюшевый медведь, заточённый в пустой аквариум, россыпь виниловых дисков, рога на стене.

Взгляд выхватывал ветхую ламповую радиолу, портрет Брежнева, кактус, железную полочку с десятком рваных книг, круглые маятниковые часы, пыльный хрусталь в полке над грязным столом, керосиновую лампу на подоконнике, разбросанные под койкой шахматы и кипы старых журналов.

Для посвященного глаза, однако, в этом была система. Комната представляла один большой, скрытый за пыльными окнами реактор алхимика, погружающий активный стержень Кубаря в эпоху застоя, в смачный дух семидесятых, пропитанный канцелярским клеем, сиренью, кислой капустой и дешевым портвейном. Наполняя ведьмака по самый подбородок, он пробуждал в его чреве Дар, впервые испытанный тогда, в далёких и легкомысленных восьмидесятых.