Кубок орла
Шрифт:
Наконец от Шафирова прибыл гонец с донесением об окончательном разрыве Порты с Россией.
– Ах так! – словно бы даже повеселел царь. – По крайности один конец. Все ж лучше, чем сидеть да на мутной воде гадать! – Он привлёк к себе Меншикова и Ягужинского: – А вы, господа, вот чего… Ты, Александр Данилович, в «парадизе» заместо меня останешься, а ты, Павел Иванович, при Сенате сиди. Поучать не хочу – сами знаете, каково действовать. – И перевёл взгляд на Екатерину; подумав немного, хлопнул её по плечу: – А с тобой, Катерина Алексеевна, хочу вдвоём на Молдавию
Царица молча приникла к его груди.
– Ну, вот и добро. Теперь можно учинить сидение Сената…
Сидение уже кончалось, когда в терем ворвался бледный и возбуждённый князь-кесарь.
– Лихо! Разбойные ватаги, с проваленным стрельцом беглым Фомкой Памфильевым в коноводах, на Москву идут!
Все растерянно воззрились на него. И тут Фёдор Юрьевич, к великому гневу государя, неожиданно загоготал.
– Ума решился! – воскликнул Пётр. – Обалдел, мымра, от страха.
Ромодановский ещё пуще заржал:
– Чести, Пётр Алексеевич! А токмо мымра твоя не зря тайными делами ведает. Покеле вы тут про военное сословие который год судили-рядили, мымра твоя старым чином, древнерусским маниром полки дворянские собрал.
Государь крепко обнял Федора Юрьевича:
– Чем только благодарить тебя буду!
– Не дразни мымрою…
– Пускай язык мой отсохнет, ежели ещё когда-либо слово сие произнесу.
– Смотри же, Пётр Алексеевич.
Ягужинский, что-то обдумав, поднялся и напыщенно произнёс:
– Господа Сенат! Дружины, иль э врэ [301] , дело великое и весьма верное. Не раз показали они службы свои престолу. Но дружины – что? Ныне они на коне, завтра в поместьях. Не годится сие в наше время. Сколь говорилось о сём у нас, а всё дело не двигалось. Сдаётся мне, нужно сословие военное укрепить незамедлительно.
Пётр, одобрительно кивая головой, выслушал «птенца».
– Истинно. Больше некогда ждать. И посему приговариваю: по всему государству, на манир Семёновского и Преображенского, задержать при полках офицеров, кои не вправе до особого приказу службу бросать. Так ли?
301
Ilest vrai – правда(фр.).
– Так! – ответили все в один голос.
– А так, – обратился государь к Самарину, – то вам надлежит, господин генерал, немедля собрать сколько возможно дворян для запасу в офицеры. Кои укроются – нещадно взыскивать при поимке, дабы неповадно было другим. Да не худо бы подкинуть дворянам на подмогу тысячу человек людей боярских, испытанных в верности. Вот и всё покудова.
Пётр взялся за шляпу. Взгляд его упал на отложенную в сторону бумагу. Он склонился над ней. Тотчас же лицо его вытянулось.
– Ка-ак! – заорал он. – Сызнова казнокрадство! – И сунул Ягужинскому в руку перо: – Пиши именной указ! Пропиши им, ворам, что ежели кто и на столько украдёт, что можно купить верёвку, то будет повешен!
– Государь, – скорбно потупился Ягужинский, – неужели
Такая откровенность вначале ошеломила, а потом рассмешила государя.
– Ладно, ужо поговорим. Теперь некогда, – махнул он рукой и поспешно удалился.
Глава 12
КРОВЬ
У Якова Игнатьева, духовника царевича Алексея, позднею ночью собрались князья Фёдор Щербатов [302] , Василий Долгорукий, Львов, дьяк Фёдор Воронов и Авраам Лопухин [303] .
– И в Казани, и в Нижнем, и всюду… Эх, всюду восстал против царя народ, – вдохновенно рассказывал Воронов.
302
Щербатов Фёдор Андреевич (1688 – 1762) – князь, главный судья в Мастерской и Оружейной палатах, позже генерал-рекетмейстер.
303
Лопухин Авраам (Абрам) Фёдорович (? – 1718) – брат первой жены Петра I, стольник, изучал за границей корабельное дело, казнён по делу царевича Алексея 8 декабря 1718 г .
Его слушали затаив дыхание, а когда он клятвенно подтвердил, что «повсеместно токмо и молятся, как бы скорее узреть на царском столе Алексея», Лопухин и Игнатьев даже всхлипнули. Только Долгорукий был всё время сдержан и как будто не разделял общей радости.
– Выходит, – спросил он, – одна голытьба идёт воевать Москву?
– Почитай что так, – подтвердил Воронов. – Споначалу и посадские, и иная мелкота увязалась за бунтарями, а погодя кое-кто из бояр к ватаге гонцов снарядил. Обчее, мол, дело, мы не менее вашего знать Петра не хотим. Всё, дескать, дадим: и воинов, и казну.
– А ватаги что ответствовали?
– Прогнали гонцов. Припомнили им и царевну Софью, и Милославских, и Хованского-князя. Дескать, учёны, не раз обманы терпели боярские.
– Вот так утешил! – сердито буркнул Игнатьев.
– Пусти токмо без узды смердов, – добавил Щербатов, – всех нас изрубят.
Гости ушли точно прибитые. А следующим утром князь Долгорукий отправился к начальнику дворянских полков князю Михаилу Ромодановскому и выложил немалую сумму на борьбу с бунтарями.
Подступы к Москве были заняты сильными отрядами дружинников. Все – и вельможи, и бояре, и купчины, и духовенство, – позабыв о распрях, восстали как один человек против надвигавшихся вольниц. Раскольничьи «пророки», так недавно ещё вещавшие гибель всякому, кто станет на защиту «обасурманившегося» царя, узнав, что ватаги отказались якшаться с боярами, вдруг резко переменились и, бия себя в грудь, клятвенно утверждали, что к Москве «шествуют не станичники, а ряженные под голытьбу турки и шведы».