Кучум
Шрифт:
— Ну, за этим дело не встанет, — чуть приостановился Семен Аникитич, — отправлю с вами отца Зосиму, коль он сам согласится.
— Да он же старик уже, — удивился Максим. — Помрет в дороге еще.
— А где я тебе молодого сыщу? Все они батюшки почтенные. Какие есть, других не имеем.
Ермак понял, что от Семена ничего не добиться, и повернулся, пошел обратно к есаулам.
Сборы в поход заняли чуть больше недели. Проконопатили и просмолили струги, заштопали паруса, вытесали новые весла, взяв на каждый струг по два запасных гребных весла. Возбужденные казаки сновали по городку, задирая местных караульных, перемигиваясь с девками. Подходили к Ермаку и местные служивые
Отец Зосима оказался на удивление подвижным старичком с длинной прямой бородой, которую он на ходу постоянно поддерживал рукой, а то и подтыкал под ворот священнической рясы. Он сам разыскал Ермака и, благословив его, первым делом осведомился:
— Какие образа и хоругви брать в поход думаешь, атаман?
— То вам, батюшка, лучше знать. Воинских покровителей и берите. Не на блины идем. Поди, и сражений не избежать.
— И я так думаю. Тогда надобно взять непременно Архистратига Михаила, как главного покровителя воинства небесного, Спаса Нерукотворного, с которым князья русские в сражения с басурманами издавна ходили, и Димитрия Солунского, что русскому оружию заступник. Правда, всех этих образов у меня нет, но я съезжу в соседний монастырь, испрошу у настоятеля. Когда выступать станем?
— Как соберемся… — Ермак с интересом разглядывал сноровистого батюшку, вглядывался в его живые и умные глаза, думая, скольким казакам придется ему закрыть глаза после боя.
— Так не годится, — неожиданно возразил тот, — надо день наметить приметный, чтоб и воинам веры придал, и покровительство небесных заступников за нами было. — Он зашелестел тонкими губами, видно, вспоминая что-то. — К Успению не успеть собраться? Нет, верно, — тут же ответил сам себе, — да и негоже в праздник такой работой заниматься. Сретение иконы Владимирской? Тоже не поспеть? Усекновение главы Иоанна Предтечи Крестителя Господнего? Думаю, что не годится. А вот там день будет Семиона Столпника преподобного, что во имя веры множество подвигов совершил…
— Ратных подвигов? — поинтересовался Ермак.
— Нет. То подвиги другого рода были. Плоть он свою истязал. Но думаю, что день благой для начала похода. И вам ведь подвиг во имя веры совершить придется…
— Хорошо, — согласился Ермак, — к этому самому дню будем готовы.
— Тогда с Богом, — перекрестил его отец Зосима и скорым шагом отправился заниматься своими делами.
И хоть ко дню Семиона Столпника не все было готово, но Ермак настоял на отплытии в обговоренный с отцом Зосимой срок. И отслужив молебен, холодно простившись со Строгановыми, они оттолкнули струги от каменистого берега Чусовой.
Стояло погожее предосеннее утро, когда мать-земля, отдав все силы живому, исчерпав себя, готовится к длительному зимнему отдыху. Сохнут некогда могучие зеленые травы, обессиленно опадают листья, и деревья, стыдясь неожиданной наготы, вздрагивают от порывов дерзкого ветра, качают ветвями, пытаясь отогнать наглеца, а тот кружит вокруг, норовит повалить на землю и жутко завывает: "Мое-е-е…" А трудяги-паучки, стараясь помочь деревьям, торопливо ткут тонкое кружево, покрывая заголенные стволы, пеленая ветки. И наброшенные на ветки ажурные паутинки так напоминают о непорочном наряде невесты, что даже самый суровый, угрюмый мужик, ткнувшийся в нее лицом, ласково улыбнется, поглядит на причудливые кружева и лишь потом сбросит ее с себя, погладит белую с прожилками кору березки, войдет в прозрачный умолкнувший лес, да и то
Чем ближе подходили к отрогам гор, тем труднее становилось грести, но хуже всего пришлось, когда посланные вперед разведчики из местных служивых людей сообщили, что дальше хода нет и суда придется перетаскивать на руках. Но казакам то было не впервой, и поплевав на ладони, они дружно взялись за постромки, предварительно разгрузив струги, впрягаясь по два десятка в каждый, и пыхтя тащили их в гору с небольшими остановками, спускались вниз, найдя какой-то малый исток, возвращались обратно. В нескольких местах пришлось валить деревья, чтоб спрямить путь. Больше всего Ермак боялся, что вогульцы или кто-то из нукеров Алея могут оказаться поблизости и застать их врасплох. Потому две сотни попеременно несли охрану, растянувшись цепью. Потом несколько дней плыли, пробираясь через завалы упавших в русло речки деревьев, кое-где подымали воду, запруживая устье парусами. Но все облегченно вздохнули и повеселели, когда открылась широкая водная гладь реки, которая неторопливо несла казачьи струги по течению. И на обветренном лице атамана стала изредка появляться добродушная улыбка, зоркие глаза без устали вглядывались в лесную чащу, плотно обступившую, сжавшую реку. Он с нетерпением и тревогой ждал встречи с обитателями этих мест, желая узнать у них, сколько дней пути осталось до Кашлыка, откуда он много лет назад отправился в столь долгий путь.
Наконец, ранним утром с ертаульного струга подали сигнал. Впереди было селение. От струга к стругу понеслась команда готовить оружие к бою. Казаки с новыми силами налегли на весла, выстраиваясь полукругом, носами к берегу. На небольшой возвышенности увидели стены укрепленного городка, но ни на башнях, ни рядом не заметили людей. Казаки ертаульного струга, которым командовал Черкас Александров, уже карабкались вверх, задирая головы и поглядывая с опаской на стены. Но все было тихо. Вот они уже забрались на холм, идут вдоль стен, держа в руках сабли и пищали, ожидая шальной стрелы или копья, пущенного со стен.
— Спят они там что ли? — негромко спросил Яков Михайлов с соседнего струга.
— Не-е-е… Замыслили чего-то, — отозвался Гришка Ясырь. — Слышалось мне ночью, будто кто-то шастал вокруг нашего лагеря.
— Чего ж смолчал? — повернулся к нему Ермак.
— Думал, зверь какой ходит, вот и смолчал. На берег, обойдя крепость вокруг, выбежал Черкас Александров и, разведя руки, крикнул:
— Никого! Ушли все еще ночью.
— Видать, разведали, что мы рядом — и подались в лес, — сплюнул в воду Михайлов.
— Чего делать будем, атаман? — казаки со стругов смотрели на Ермака, ожидая его решения.
— Пристаем! Оглядеться надо. Может, не все ушли.
На росистой траве, притоптанной многими десятками ног, был виден широкий след, ведущий в сторону леса. Распахнутые ворота жалобно скрипели. Пахло недавним пребыванием человека, оставившего после себя золу кострищ, обглоданные кости, рыбью чешую, клочки шерсти и тот неуловимый дух жилья, рождаемый пребыванием человека в течение долгого срока на одном месте.
Ермак заглянул в несколько пустых полуземлянок из простого любопытства — и тут же давно загнанные вглубь воспоминания овладели им, вызвав щемящее чувство жалости к народу, среди которого он вырос, чья кровь текла в его жилах, чья речь по-прежнему жила в нем, чьи боги оберегали большую часть жизни. Но с кем теперь этот народ? С ним или с чужаком Кучумом? Признает ли он своего бывшего правителя, пожелает ли вновь видеть его на ханском холме?
— Нашли! Нашли! — послышались крики за его спиной.