Куда идем мы…
Шрифт:
— Ваше высокопреподобие! — осторожно сказал правый телохранитель. — Стоит ли так убиваться? Эти два паломника — наши гости. Нам ничего не стоит задержать их. Мы можем их попросить о каком-нибудь одолжении, которое займет у них некоторое время.
— Так точно! — подтвердил левый. — Скажете на сутки — задержим на сутки. Скажете на пятнадцать суток — будут сидеть пятнаху. Мы здесь власть.
Но настоятель зарыдал еще неудержимее.
— Даже если вы задержите их на год… — плакал он. — я смогу носить эту рясу всего лишь один год! А потом он уйдет и унесет ее! Унесет навсегда!
Телохранители переглянулись между собой, потом посмотрели на
Затем правый кивнул левому. Тот откашлялся и начал:
— Ваше высокопреподобие, мы с вами давно друг друга знаем. Мы, можно сказать, ближе чем родственники. И у меня, разрешите доложить, сердце разрывается, глядючи на вас. А эти двое — они чужие. Мы их не знаем, и знать не хотим. Я, по крайней мере, не хочу. А на вас смотреть не могу. Так кто мне ближе — вы или эти чудаки пришлые? О ком мое сердце радеть должно?
— Конечно, о ближних! — вмешался в разговор правый. — Что тут думать?
— Ты вообще о чем, сын мой? — настоятель мгновенно перестал плакать и уставился на левого. Цепкости его взгляда позавидовал бы и молодой. — Ты о чем мне это сказать хочешь?
Левый сглотнул слюну, перекрестился и, решившись, сказал — как в воду прыгнул:
— Семь.
И тут же, смешавшись, пояснил:
— Семь ребят покрепче, думаю, хватит. Больше не надо, толкаться будем. Тут даже не столько покрепче, сколько нессыкливых брать надо. Сам отберу. Второй комплект ключей от гостевухи у Игоря, значит, он тоже в деле. Дверь вскроем тихо, а дальше — двое под окнами на всякий случай, а остальные по стеночке внутрь. Попробуем подушками задавить, а не выйдет — ножами дело доделаем. Сам молодость вспомню, если надо будет. Потом на погосте закопаем, даже отпоем, чтобы все по-божески было. Лось и вещи ребятам отойдут, вроде как за работу. А ряса — это уже ваше наследство, получается. Насовсем, не на год. Ну а грех потом отмолим. Монахи мы, в конце концов, или кто?
Он с отчаянной прямотой смотрел на игумена.
— Ну что тебе сказать… — протянул настоятель и замолчал.
В воздухе повисла очень напряженная пауза.
— Хороший план. — резюмировал старик. — Мне нравится. Умеешь ты все-таки мотивировать.
— А можно мне встрять, ваше высокопреподобие? — неожиданно влез в разговор правый. — План нормальный, но я бы немного допилил.
Левый со стариком внимательно уставились на него.
— Есть у меня мысль одна, которая вот мне мешает — как камешек в ботинке мозг колет. Даже две мысли. Первая с пацаном этим. Вы видели, сколько очков с совместного молебна нам насыпало? Я с нашими святошами поговорил, они говорят, что столько могли отсыпать только при одном условии — если у пацана «Святость» есть. Нулевого, разумеется, уровня, но «Святость». Прикиньте? У нас в монастыре никого нет со «Святостью», и ни в одном из соседних тоже нет — это сто пудов. Я вообще ни разу в жизни никого со «Святостью» не видел. А у этого пацана, в его возрасте и с его четвертым уровнем есть «Святость». Это вообще нормально?
Но это еще ладно, с пацаном проблема небольшая, он телок-телком, а со «Святостью» мрут так же, как и без нее. Но вот эта волосатая рожа с ним мне совсем не нравится. Из него монах, как из говна стилет. И опознание у меня на него не прошло. А это значит — либо «Скрытность» вкачена, либо уровень запредельный для моего 170-го. В любом случае с ним сюрприза жди. Ну не отдают такие вещи, как эта ряса, такому лоху, как этот пацан. Значит, кто-то рядом ходит, бережет. Короче, чуйка моя орет, надрывается. Как пожарная сирена.
Что
Я бы пожертвовал гостевым домиком.
Дверь поленом подпереть. Ставни на окнах засовами заложить. Стены хворостом обложить — и запалить к ёкаям. Пес с ним, с домиком — отстроим еще. Зато мы вообще не при делах получаемся. Курили, придурки, в постели. Или просто свечка упала — мало ли как оно в жизни случается?
Он развел ручищами и с искренним сожалением сказал:
— Ну, не повезло мужикам. Бывает. Жалко их, но что сделаешь?
Он понизил голос.
— И, самое главное, хворост мы и вдвоем натаскать сможем. Сами знаете — чем меньше народу, тем легче статья.
Настоятель покрутил головой.
— А ты растешь, сын мой. Умнеешь на глазах. Отлично сказано. Вот прямо вдумчиво подошел.
И он внимательно посмотрел на телохранителей.
— А что стоим? Давайте уже за хворостом. Летние ночи коротки.
Глава пятнадцатая. Валдгейм, Верхние Планы
(в которой все еще сильнее запутывается)
с. Валдгейм,
Еврейской автономной локации
48°41' с. ш. 132°58' в. д.
Едва Левый и Правый аккуратно пристроили у стенки первые вязанки с хворостом и пошли в дровяной сарай за следующими, только что храпевший Псих перестал издавать звуки и открыл глаза.
Ни разу не скрипнув кроватью, он легко спрыгнул на пол, щелкнул пальцами и стал полупрозрачным, почти невидимым. Посмотрев на свои частично просвечивающие ноги, обезьян скривился, как будто лимон разжевал, и пробурчал:
— Позорный седьмой уровень умения оставили, гниды. Хорошо хоть не видит никто эту стыдобу. Ладно, для здешних колхозников сойдет.
Он еще раз щелкнул пальцами, и безо всякого портала перенесся на крышу. Там он мгновенно срисовал уходящих Левого и Правого, и, свесившись с крыши, хмыкнул, увидев подпертую дверь, заложенные окна, и две вязанки хвороста, прислоненные к стене.
— Квод эрат дэмонстрандум! — не то посетовал, не то выматерился он. — Ладно, по крайней мере им хватило ума не врываться к нам с обнаженными мечами и криками: «Запасайтесь гробами, сволочи!». Минут пятнадцать у меня точно есть, дровяной сарай не близко, таскать далеко.
Он опять перенесся в гостевую комнату, посмотрел на мирно спящего Четвертого, прислушался к Драку, храпящему в стойле, и вздохнул:
— Эх, молодость, молодость. Когда поют солдаты, спокойно дети спят. Ладно, пацан, не сцы, солдат ребенка не обидит. Не убивать — так не убивать.
Он повесил в комнате фиолетовый портал и прыгнул в него.
Неизвестно где в Верхних Планах
Офисное совещание было в самом разгаре. Слово «разгар» следовало понимать буквально — атмосфера в комнате была крайне накаленной. Очень недовольный месячными показателями шеф в процессе разноса раскалился добела и сейчас карал виновных и непричастных неиллюзорно и немилосердно. В самый пик экзекуции прямо над длинным столом появилось зеркало портала, из которого вывалился маленький обезьян в оранжевой монашеской рясе и полосатой самопальной меховой шапочке.