Куда кого посеяла жизнь. Том II. Воспоминания
Шрифт:
Но, левее Слободзеи, был еще один плацдарм, в районе села Чобручи, на правом берегу Днестра. Понятно, что мы не знали ни о каких «плацдармах», а их, при наступлении наших войск было занято немало, и вниз по Днестру, и вверх. Дядю Федю, с приходом наших, сразу призвали в армию и отправили куда-то в район Карпат. Многих ребят его возраста призывали на службу, тут же пару недель обучали и бросали на передовую, туда, где в этом была необходимость. Как правило, основная масса таких подготовленных на скорую руку, бойцов, или погибала в первом же бою, или была ранена, а некоторые просто сдавались в плен.
Младший мой дядя, Миша, как-то ходил ночью на рыбалку и узнал новость, от лодочника-перевозчика. Был в Слободзее знаменитый лодочник, называли его «дед Изот». Я сколько себя помнил уже в юношеские годы, Изот, на своей лодке перевозил людей по одному маршруту (причем и во время войны – тоже) – Слободзея – Талмазы, есть такое село на правом берегу Днестра, в несколько километрах
Мы тогда со страхом слушали рассказ дяди, о реке с красной от крови водой и утопленниках, плывущих сотнями по воде, но это все воспринималось, как сегодняшние страшилки. На самом деле это была правда. Страшная, но – правда. Официально об этом никто не сообщал многие годы. Да, был такой плацдарм между Чобручами и Раскайцами, как раз там, где Днестр делает большую петлю, которая тоже стала причиной трагедии. Я об этом узнал только через многие годы. 320-я, Краснознаменная, Енакиевская, ордена Суворова, стрелковая дивизия, освобождавшая совсем недавно Одессу, была буквально «втиснута» в так называемый Чобручский плацдарм, глубиною от 800 м до 1600 метров и была зажата между господствующими с трех сторон высотами, занятыми немцами впереди, и петлей Днестра сзади. Кто знает те места, поймет, что значит находиться на открытом пространстве острова Турунчук, каждый метр которого простреливался прицельно сверху. Мало того, еще находиться по другую сторону приличной и глубокой реки, под прицелами всех видов немецкого оружия. Геройская дивизия просто попала в ловушку и, в течении одного дня, 13 мая 1944 года, была практически полностью уничтожена. Немцы вначале, расстреляли её прямой наводкой из орудий, а потом сбросили в Днестр. Взяли много пленных, особенно из тех новобранцев, которых призвали из Одесской области, после освобождения. Погиб командир дивизии и многие командиры подразделений. Вот откуда пошли слухи о плывущих по кровавой реке телах. Так и было…к сожалению. А погибших официально считали или пропавшими без вести, или «остался не похоронен у села Чобручи, Слободзейского района, МолдавскойССР, ввиду отхода дивизии на новый оборонительный рубеж». Кто в чем виноват – кто-то разберется когда-нибудь, а может, и разобрались…только, как объяснить это тем, кто прошел с боями до границы почти, и погиб по чьей-то глупости или несогласованности, в цветущем мае месяце 44-го года! И даже по заявлениям немцев, дивизия дралась до последнего, понимая всю безысходность и нелепость сложившейся ситуации. А вот по свидетельствам очевидцев, после боя, немецкие солдаты ходили по плацдарму и прокалывали штыками всех подряд – и мертвых, и раненых, на всякий случай. Такая, зверская, цивилизация….
А в Слободзее, в это время, налаживалась мирно-военная жизнь, параллельно готовились прибывающие пополнения, прямо по сельским огородам рыли учебные окопы, проводили военные занятия. Немцы занимали удобные позиции и ждали штурма, Иногда бомбили скопления людей в военной форме на нашей стороне. Хорошо помню, как несколько раз Слободзею, так, профилактически, бомбили. Мы прятались во дворе в овощной яме, было видно летящие бомбардировщики и падающие из них бомбы. Неприятно, конечно. На нашей улице упало три авиабомбы за этот период, одна из них – в конце нашего огорода. Мы ту воронку лет десять сглаживали – выравнивали…
Перед началом наступления, было принято решение об эвакуации гражданского населения из радиуса возможного поражения, при начале боевых действий. Нас на повозках вывозили в Одесскую область. Досталось нашей семье (уже и мама прибыла домой) – село Цебриково, к северу от станции Раздельная. Этот период я уже помню подряд весь, Запомнился там большой лиман с камышами и почему-то много цыган, детей и взрослых, но тоже не местных. Жили мы там не долго.
После того, как с Кицканского плацдарма и других мест, в двадцатых числах августа, наши войска пошли на Бендеры, и дальше на Кишинев, нас привезли опять же на лошадях домой. Проезжали Раздельную, и я там впервые увидел и отдельный паровоз, и даже целый поезд. Это конечно очень меня поразило, до сих пор люблю паровозы, за их внешнюю гордую мощь и необъяснимо приятные гудки.
В
А параллельно где-то шла война, многие люди находили своих близких, и в армии, и где-то в тылу. Заработала почта, телеграф, банк, магазины, появились органы власти, даже появились Наши, Советские деньги. Они тогда были такие большие, солидные, правда их у людей – не было. Первое время, люди ходили в учреждения власти, даже просто так, посмотреть и убедиться, что есть она, наша власть, и там не бьют за просто так и не пытают, как бывшие «хозяева». Если раньше было одно большое огорчение на всех – Война, то теперь огорчения и беды шли по отдельным конкретным адресам. Шли похоронки, известия о без вести пропавших, а главное – пошли обычные, нормальные и такие дорогие письма с фронта. Это тоже была радость – если пишет – значит живой. Хотя бывало и так – приходит официальная похоронка, а потом письмо, от того, кого уже нет, где у него все вроде бы нормально, а официальная почта пришла быстрее.
Война продолжалась и у нас. Было оставлено большое количество различных боеприпасов, мин-ловушек. Этим особенно увлекались хитроумные немцы. Они оставляли на видных местах какие-нибудь предметы, привлекающие внимание – часы (испорченные), какие-то авторучки – да что угодно и первое время было много покалеченных людей, в первую очередь детей, которые все это поднимали и попадали на какую – нибудь пакость, чаще всего подрывались. Почти ежедневно подрывался на минах скот, выгоняемый на пастбище, подрывались люди, работающие в поле. Пацаны находили много стрелкового оружия и иногда устраивали перестрелки в борьбе за места купания, места рыбалки или пастьбы скота. Находили ящиками и россыпью различные мины, бросали их руками с обрывов, глушили рыбу в Днестре. Почти ежедневно приходили слухи о раненных или погибших, в результате таких действий.
Уже в осень сорок четвертого, начали работать школы. Дети три года не учились, кто учился до войны – забыли все, что знали. Голодные и многие босые, ребята, с радостью шли в школу. Сидели за столами, сбитыми из горбылей и на таких же скамьях. Писали карандашами, иногда «химическими», часто на листах, вырванных из довоенных тетрадей и нитками сшитых. Тепла, света не было, учителей – единицы, Учебников – один-два на класс. А все равно – ходили в школу, в любую погоду и без всяких справок-освобождений от занятий. Во-первых – некому было выписывать те справки, во-вторых, в то время, любой пацан, прошедший оккупацию, лучше бы провалился сквозь землю, чем принес в школу такую справку. И не важно, что он утром не завтракал, а днем – не обедал, из-за отсутствия того, что можно было съесть, он шел Учиться! Должен сказать, что большинство ребят «переростков» – тех, кто ходил в школу до войны, а потом три года в ней не был – были очень добросовестными учениками, большинство из которых стали настоящими людьми.
В том же 44-ом, открыли первый на русской части в Слободзее, детский сад, я в него пошел в самом начале. Вначале он располагался на территории колхоза «Серп и Молот», потом несколько раз менял свое местонахождение. Должен сказать – и здесь меня ждало приключение напрямую связанное с войной. К нам из Одессы приехала одна родственница, мама у них жила всю оккупацию, ну она и приехала посмотреть, что и как. А главное – она привезла мне! – Первую мою игрушку – такую уменьшенную копию артиллерийского орудия, металлическую, синим покрашенную и с настоящим бойком! В ствол можно было что-то вставить, оттянуть за кольцо боек и выстрелить! Я по глупости (ну и конечно же, – похвалиться!), взял с собой пушку в детсад. Один из пацанов постарше, отнял пушку, а когда я поднял крик, он подбежал к находившемуся во дворе бассейну, бетонному такому, кувшино образному, вкопанному в землю, у нас раньше в большинстве дворов такие были для сбора дождевой воды, приподнял крышку и бросил пушку туда. Так как я не успокаивался, то повариха садика, солидная такая была женщина, наша дальняя родственница, нашла лестницу и полезла за той злосчастной пушкой. Глубина бассейна была метра три. Пушку она нашла сразу – та зацепилась за что-то у самой воды. Пушку передала наверх, а сама, вместо того, чтобы вылезти, издала нечеловеческий рев, обмякла, но осталась на ногах и пулей вылетела из горловины бассейна, хватая ртом воздух и пытаясь что-то сказать. Оказалось, что в бассейне, кроме пушки был румынский солдат, да ещё и вместе с винтовкой. Наверное, давно он там находился, дом этот был долгое время необитаем и кто знает, что там было и как. В этом доме в послевоенные годы был буфет, потом там построили хозяйственный магазин, современный, но потом и его разрушили. Стоял он напротив нынешнего Слободзейского райвоенкомата (если он там еще существует)…Такое вот эхо войны, в конце войны.