Куда улетают ангелы
Шрифт:
Я краем глаза взглянула на Варю, та молча села рядом с Толей. Чуть посидела и прислонилась к нему плечом.
— Вот вы с девочкой пришли… — заметила Толина мама, разлив всем темно-красного вина. — А то бы я вам кое-что про Толю сказала. Важное.
— Скажи, мам, — предложил Толя. — Лучше сразу. А я выпью вина и с Варей обойду твою квартиру, покажу ей что-нибудь редкое…
— Толя не говорил вам, что его папа был очень крупным дипломатом?
— Вскользь…
Если бы его мама знала, что до спокойных рассказов о родственниках мы еще даже не дошли… Хотя говорили с утра до вечера. И с вечера до утра. Я даже
— Так вот, Леночка, если вкратце, то мой Толя, а теперь, очевидно, ваш Толя — сыч.
— Нет! — вырвалось у меня сразу.
— Как это — «нет», когда — «да»? Да, да! Это все, что я хотела вам сказать. Имейте это в виду, смиряйтесь с этим, или боритесь, если вам себя и его не жалко, но это так. Он не любит бурных застолий, он предпочитает запереться в комнате и читать, он, увы, очень любит себя… И вообще он ничьим никогда не будет именно по этой причине. Он был моим лет до пяти, наверное. А потом стал — сам. Что такое, Лена? Толя, я что-то не так сказала?
Я понимала, что глупее всего было прийти к его матери и плакать. Я этого — того, что она сейчас мне сказала — не знала, не успела узнать и понять. Мы, действительно, знали друг друга слишком мало.
Наверное, мы поспешили. Второго сыча я просто не смогу пережить. Я слишком хорошо знаю, что это такое. Молчаливые вечера. Значит, все разговоры — это медовый месяц, ведь и Саша Виноградов звонил мне в первый год нашего знакомства каждый вечер. Ложился спать и набирал мой номер. Не для того, чтобы сказать: «спокойной ночи», а для приятных бесед. Правда, в отношении Саши у меня с годами возникли некоторые сомнения, вернее, в отношении истинных целей его ночных звонков… Но это было уже позже. Когда росла и мешала удовольствиям ненужная Варя, болтающаяся между мной, ненужной, и нужным нам обеим, но совершенно недоступным для общения сычом. Жизнь по его программе, потому что есть только его желания, его биоритмы, его гости, его покупки, его болезни и внезапные увлечения. В этом можно раствориться до полной потери себя. Что я и собиралась сделать, готовясь жить под одной крышей с Александром Виноградовым.
У Виноградова № 1 было два известных мне состояния — зеленой тоски и тоски светлой. Несчастный человек, он делал несчастным всех, кто попадал в сферу его любви. Не любить его, если он любит тебя — было невозможно, почти невозможно. А полюбив, ты становишься рабом его плавных и резких переходов из одного состояния в другое — из светлого в зеленое и обратно.
А теперь — еще вот это. Вот он какой — номер два…
— Первая жена не справилась, ушла, вы знаете об этом? — Будущая свекровь, если она в такой ситуации ею будет, конечно, решила-таки договорить. Настоящая мать сыча.
— Что-то девушки притихли? — Толя заглянул в столовую и мгновенно оценил ситуацию.
— Притираемся, — ответила Толина мама. — Приглядываемся, как, кого, за что удобнее кусать — в будущем.
— Лучше бы о свадьбе поговорили. Мам, ты еще не слышала? У меня скоро свадьба. Обсудите меню, наряды. Во что жениха нарядить — во фрак или в смокинг. Надевать ли мне ордена…
— И еще я в кино буду сниматься, — сообщила Варя. —
— Я ж говорила — из корыстных соображений, — подмигнула мне будущая свекровь.
Ответила ей Варька, не понявшая намека:
— Нет! Просто чтобы нам было где жить! И чтобы была справедливость.
— Вот так, понятно? — подытожил Толя, и был единственным, кто смог удержаться от улыбки.
Варя зарделась и крепко взяла меня за руку.
— Я вас бабушкой буду называть, но лучше не буду, хорошо?
— Хорошо, — согласилась Толина мама. — А почему?
— Моя настоящая бабушка очень не любила маму, она ее не пускала на порог, — Варька как-то ненароком отправила Ирину Петровну в прошедшее время. — А вторая бабушка Лиля не разрешает себя бабушкой называть.
— И… как ты ее называешь? — несколько растерялась Толина мама.
— Изабеллой. Так ее в театре звали.
— Понятно. Тогда зови меня, пожалуйста, Марусей, меня так Толин папа звал. Мне очень нравилось, но больше никто так не называл.
— А как вас по-настоящему зовут? — серьезно спросила Варя. Я бы не сказала, что она была насторожена по отношению к будущей бабушке.
— По-настоящему… Милена Аристарховна.
Варька застыла.
— Я постараюсь, — сказала она через мгновение и осторожно проговорила, — Милена Арестантовна…
— Баба Маруся — проще! — неожиданно весело подсказала Толина мама.
Толя стоял в проеме двери, переводил взгляд с одной «девушки» на другую, включая меня, и только слегка качал головой.
— Сложный женский мир, да, Толя? — тихо спросила я.
— Да уж…
— А вы придете к нам на свадьбу? — спросила осмелевшая Варя, всю жизнь старательно копившая в своей душе всех любящих и нелюбящих родственников, близких и далеких. Время от времени она принималась перечислять их. Иначе, чем двумя-тремя семитскими генами, я себе эту мощную родственную установку в ее юной душе объяснить не могла.
— Приду, — пообещала Милена Аристарховна. — Только у меня еще платья нет.
— Жалко… — вздохнула Варька. — Надо купить. А у меня есть. Тоже белое, как у мамы, и длинное.
Глава 18
Праздник был организован за три дня в прекрасном загородном ресторане «У Мартына». Там же, на втором этаже находится маленькая гостиница, где на субботу-воскресенье Толе пришлось оплатить все номера.
У меня было немного странное ощущение с самого раннего утра. Я волновалась, радовалась, и еще мне казалось, что я всех обманываю. Но потом — в суматохе, переездах, цветах, подарках, улыбках и слезах (плакали Нелька, Павлик и я сама) — все встало на свои места.
Позже всех приехала Ольга, которую я все же пригласила, понимая, что не приглашу — покажу, что не приняла ее дружбы, а приглашу — нарушу обещание, которое не давала. Обещание не иметь больше дела со слабой, избалованной, малодушной, эгоистичной половиной человечества — той, что мешает жить нормальным, хорошим женщинам, которые не требуют ничего особенного, лишь то, что заложено природой. Любить друг друга, быть верными, прощать, жалеть, рожать детей, вместе их растить… Ольга со мной в разговоры не пускалась, ходила поодаль одна, высоко запрокинув голову и улыбаясь.