Куда уж хуже. Реквием заговорщикам
Шрифт:
– За мной приедут и отвезут на телевидение. Сегодня я должна выступить последний раз.
Как ни странно, но эти слова она произнесла вполне нормально, как разумное существо, которое понимает суть происходящего.
– Когда? – спросили мы хором.
Она подняла голову и взглянула на висящие на стене часы.
– Через десять минут. Срочно наденьте на меня парик и очки. Я скажу, что вы со мной.
Поездка по ночной Москве в сопровождении самых настоящих зомби чуть не сделала
Я не представляла, куда мы едем. Думала, что увидим настоящую студию, операторов, приличное здание, наконец.
Но нас привезли в какой-то дом, где в одной из комнат была установлена телекамера с единственным оператором. В соседней комнате, правда, находилась какая-то аппаратура, которая, очевидно, и позволяла вклиниваться в эфир. Так что канал «Деньги» никакого отношения к Рюрику не имел. Женя Радкевич в парике и очках – уродина уродиной – должна была произнести всего несколько слов – своеобразный код, после которого вся ее предыдущая работа в эфире уже не имела никакого значения.
Я не была уверена, что она скажет именно ТЕ слова. Но и проконтролировать ее мы тоже не могли. Этот код вверил ей отец. Кто знает, если бы Женя Радкевич обладала гипнотическим даром, могло бы свершиться все то, что задумал ее отец… Но у нее не было такого дара. А Вик отказался работать с ней. Стас тоже нашел в себе силы остановиться. Значит, разум победил гипноз?
На пульте загорелась красная лампочка «Вы в эфире».
– Отбой всему, – произнесла замогильным голосом Женя Радкевич, и телеоператор упал как подкошенный на пол.
Он встал, потер ушибленное место и оглянулся так, как будто видел окружающее в первый раз:
– Мужики, я что, упал? И вообще, где я? А это что за чучело?
Какая-то женщина, держась за голову, отключила всю аппаратуру вообще. Села на стул, посмотрела на нас, на Женю Радкевич, застывшую в своем кресле.
– Я не понимаю, что здесь происходит и почему мою квартиру превратили в студию?
После студии мы вернулись в Нагорное. Женю переносили осторожно, она была совсем плоха.
Охрана лагеря напилась, звучала музыка, женщины в нарядных платьях целовались с солдатами в камуфляжной форме и хохотали.
Ворота были распахнуты, и мы беспрепятственно въехали на центральную аллею.
– Куда ты хочешь, чтобы мы тебя отвезли? – спрашивал Павел у почти бесчувственной Жени.
Я сидела за рулем, а Павел с ней были на заднем сиденье.
– К моему дому.
Мы остановились около дома.
– Там, возле дерева, несколько ступенек, видите? И такая штука наподобие звонка. На нее надо нажать.
В нескольких шагах от крыльца действительно была полуразрушенная каменная лестница, ведущая в никуда. Мы положили Женю на траву,
– Опять подземный ход.
– Это не подземный ход, – сказала Женя.
Теперь-то я поняла, откуда шел этот неземной холод. Мы спустились в самый настоящий холодильник, включили свет и увидели огромный зал, заставленный металлическими столами, на которых лежали люди. Их было довольно много. Самым трудным было спустить сюда коляску.
– У меня нет сил, подвезите меня к папе, – сказала Женя, и Павел повез ее между рядами столов.
Это было жуткое зрелище. Мы попали в могильник. Умершие люди здесь сохранились и выглядели, как живые. И никаких цветов, венков и прочей чепухи. Просто одетые достаточно строго трупы. Когда я увидела Стаса, со мной чуть не случился обморок. Он лежал и как будто спал. На поверхности стола выступил иней… Так же, как на волосах многих покойников.
Заметили мы и девушку, которой стало плохо тогда в лесу. Должно быть, она погибла от передозировки наркотиков. И теперь тоже спала вечным сном.
И вот наконец мы увидели Рюрика. Маленький сморщенный старикашка с густой седой шевелюрой, без очков. Во всем черном. Даже под брюками угадывались его истонченные паучьи ножки-лапки. Единственное, что у него было большое, так это его лоб. Выпуклый, крепкий. Женя была не просто похожа на отца, она так сильно любила его и верила в него, что согласилась заменить Рюрика на его посту и в его деле.
– Посмотри, я не поседела? – спросила я у Павла, стряхивая с себя оцепенение и пытаясь нарушить тишину этого ледяного склепа.
– Знаешь, – услышала я в ответ, – по-моему, она умерла.
Я подошла к коляске и заглянула в лицо Радкевич. Мне показалось, что она постарела за несколько часов. И теперь как будто еще больше стала походить на своего отца.
Утро мы встретили в моей квартире. Не было уже ни Кати, ни Сергея, ни Андрея. Я их всех отпустила. Проснулась я от сигнала сотового телефона. Звонил Крысолов:
– Таня, у тебя все в порядке?
Я посмотрела на спящего Павла и усмехнулась:
– Как будто да, а что случилось?
– Ты извини, так уж вышло, но наши ребята прихлопнули твоего Худякова. Он скурвился окончательно…
Вот теперь я слышала настоящего Крысолова.
– Нормально все вышло. Вы правильно сделали. Как там Маша?
– Я ее отправил в Италию, пусть отдохнет девочка.
Какой хороший папашка.
– Ты моих ребят отпустила…
– Спасибо, теперь я сама.
– А деньги я вернул… Знаешь, все как-то образовалось. А то словно туман залепил глаза… Ну, бывай.