Куда ведет Нептун
Шрифт:
Дядькин дом — свежерубленый, сосновый — смотрелся витязем. Окошки не слюдяные — стеклянные. Крыша железом покрыта, как шеломом. Дабы народ видел, какого звания проживает тут человек, кто хозяин, у калитки водружен массивный якорь с острыми лапами, цепями — морское чудище на привязи.
Во двор вела широкая дорожка, посыпанная морской галькой.
Все говорило: Борис Иванович — моряцкой жилки.
В горнице возле изразцовой печи на высокой деревянной подставке красовался макет трехмачтового брига. Над ним гравюра — «Челн с воинами
— Макет «Орла»! — погордился дядька. — Первое боевое судно России.
Потянул нить, продетую в корме удивительной игрушки, и паруса тут же убрались, плотно обернувши тоненькие мачты. Потянул другую нить — паруса раскрылись, как крылья бабочки. Но это еще что! Дернул третью ниточку — три звонких переливчатых удара разлились по горнице. В куполе крошечного колокола задергались металлические била.
— Тапта! Битие утренней зари. Сим колокольцем буду вас будить.
Это была первая тапта в жизни наших недорослей.
Весь распорядок новой жизни обрисовал Борис Иванович:
— Сколочу две лежанки. Прибор для обеда есть. Чего надо?
Пошел во двор затопить баньку.
Недоросли мрачно смотрели в окно.
— В Пекарево как раз к обедне звонят, — сказал Харитон.
— А шалаш наш на острову завалится, — сообщил Дмитрий. — И фитилек там остался. — Вздохнул глубоко: — И соли мешочек…
— Эх, Ловать, Ловать…
— Тоже река — Карповка. Вонючая какая-то… — Харитон подошел к макету, потянул нитку. Паруса окрутили мачту. Сел на лавку. Слезы покатились по щекам.
— Да не плачь ты.
Харитон зло, на себя сердясь, дернул ниточку — колокольчик позвонил три раза. Кончилась жизнь. И было-то ее всего четырнадцать лет. Теперь — в потоки вод.
В горницу ворвался дядька, вытащил из сундука белье, флагом вскинул подштанники.
— Звон его не для него.
Эге-ге, парни-то совсем расклеились. Присел рядом на скамью.
— Не в радость мой дом, да?
Племяши молчали.
— Не хотите меня жаловать.
Не утешили племяши дядьку.
Борис Иванович снял с полки тяжелую книгу, одетую в темную телячью кожу.
— Вот фолиант поучительный для недорослей. Сочинен в честь светлейшего князя Александра Даниловича Меншикова. Незнатного был происхождения. — Но чего удостоился благодаря неусыпным своим трудам!
Светлейший в белоснежной мантии глядел с гравюры. Два римских воина одевали его лавровым венком. В облаках парили фигуры ангелов. От двуглавого российского орла исходили молнии, поражающие льва.
— «Александр вторый, Меншиков светлейший, — читал дядька, — склонил под державу врагов гордых славу».
Тут же показаны и враги, улепетывающие кто куда.
— «О, достоинства твои, любимец царя! — вел пальцем по странице Борис Иванович. — Кто же такого мужа не восхвалит?»
Набил трубку табаком. Дыхнул синим облачком. Просто сказал:
— Помыслы мои простые, ребята. Отцы ваши, мои братья, не поднялись к большим чинам. Да и мне удалось не так
Недоросли же, никоим образом не проявляя рвения к «явственнейшему мужеству», напоминали скорее плачевных неприятелей, улепетывающих от светлейшего князя. Вид как у тех, так и у других был самый побитый.
Нельзя сказать, что братья ранее не задумывались о том, что их ждет за пределом отрочества. В десять лет знали грамоту, цифирный счет.
Дворянству принадлежит три рода положенной службы — военная, судейская и придворная. О придворной говорить нечего, туда ступени недосягаемые. Судейское дело прибыльное: судья в суде что рыба в пруде. Однако всю жизнь просидеть в приказной избе, мусолить челобитные, вершить суд Шемякин — читали они эту сказку и смеялись. А где смех о скользком и неправедном законе, нет там почтения к законнику.
Оставалась служба военная, неизбежная, как судьба.
Но судьба, дело известное, никогда не спешит исполнить свой приговор. Никому не ведомо, в каком виде, в какой срок является. Может вообще заплутаться, не дойти в глухую деревню Пекарево. Отцы не часто ездили в Великие Луки. Они никого не трогали, их никто не тревожил.
Меньше всего братья предвидели исполнения своей судьбы в дядьке-балагуре, нежданно приехавшем в свою родовую вотчину из столицы.
Опомниться не успели — все решилось.
В Санкт-Петербург поехали скорее из любопытства. И все бы ничего, но эта встреча с бывалым матросом, его рассказ о флотских наказаниях… Кого после этого поманит Морская академия?
Еще в пути у Харитона возникло желание выскочить из возка. Да и Димушка бы не отстал.
Но как домой явишься? Отцы забранятся, дворне совестно в глаза посмотреть.
От судьбы не убежишь.
«Растворенные ворота» — так, кажется, назывался еще один дядькой построенный корабль.
Вот они и вошли в свои растворенные ворота…
Втроем сидели в потемках, каждый думая о своем.
Дядька зажег свечи.
— Банька небось протопилась. Пошли, племяши, попаримся. Старую кожу сбросим, наденем новую.
Дмитрий поднялся с лавки.
— Пошли, Харитоша.
Глава третья
ШТЮРМАНСКАЯ НАУКА
Санкт-Петербургская Морская академия только задумывалась, и здания для нее еще не было определено, а в Москве уже пятнадцать лет действовала Навигацкая школа.