Куда ведет Нептун
Шрифт:
— Оцеанус представляет собой великое всесветное море, — заявил Челюскин.
— Какие четыре воды содержатся во всесветном море?
Челюскин огладил пятерней щеку, давая понять учителю, что собирается с ответом. Одновременно выразительная пятерня предназначалась вниманию толмача, служа напоминанием о пяти сигарах.
— Четыре воды содержатся во всесветном море. Границ они не имеют. Переливаются одна в другую.
Толмач переводил:
— Четыре оцеануса можно увидеть на глобусе. Первый, северный, зовется оцеанусом
Челюскин говорил:
— В холодных водах зазябнешь, ежели захочешь купаться. Холодно. А вот в жарких водах… В жарких водах очень даже приятно. Тепло.
— Воды западные, — переводил толмач, — зовутся оцеанусом атлянтикусом. Мореходы по сим водам плавают издревле, открыв множество путей и земель.
Этот пьяница знал, что говорит. Назубок знал предмет.
— Так что одна вода другой рознь, — канючил Челюскин.
Толмач добросовестно оправдывал обещание, данное Семену:
— Воды южные есть оцеанус эфиопикус, ибо омывают жарчайшие страны.
Толмач ожидал от Челюскина новых сведений.
— Насчет оцеанусов, пожалуй, все, — сказал Семен.
Эту фразу толмач тут же переложил на английский лад:
— Надо, наконец, назвать воды восточные. Они составляют оцеанус индикус…
Ответы учеников воспламенили сэра Грэйса. Он воодушевился. И заключил урок уверением, что его слушатели со временем побывают под парусами в перечисленных оцеанусах. Выразил сожаление, что наряду с картами европейской, гишпанской и португальской не может повесить карту российскую — таковой нет.
Возможно, сэр Грэйс заподозрил что-то. Но ему нравился этот пышущий здоровьем рыжий крепыш.
И он поставил Челюскину в журнале — знает.
«Боже милосердный, — думал сэр Грэйс, — помоги всем этим парням стать настоящими мореплавателями. Пусть же узнают они все четыре оцеануса по брызгам волн на своих лицах».
…А пять обещанных сигар толмач получил. Челюскин умел держать слово.
КОМУ СВЕТЯТ ЗВЕЗДЫ
Первый поход в шхеры Финского залива!
Этого дня долго ждали.
И вот наконец пристали на галере к скалистому безымянному островку. Разожгли костер. Варили в котле гречневую кашу с говядиной. Поставили шалаши.
Андрей Данилович Фархварсон, одетый в парусиновую робу, вспомнил, как в детстве отец повез его на шлюпке в море. Разыгрался шторм. Шлюпку перевернуло. Чудом добрались до каменистой гряды. Тут и переждали непогоду. Через двое суток рыбаки сняли отца и сына с гряды.
— Тогда я дал себе зарок, — говорил Фархварсон, — навсегда забыть о море. Заняться философией.
— А стали навигатором! — зашумели школяры.
— Единственный случай, когда я
Фархварсон запрокинул лицо к звездному небу.
— Сие известие поразило меня. О другом ни о чем не мог думать. Я начал наблюдать астеризмы, или, как говорят, созвездия. Как же увлекла меня геометрия неба! Прямая линия, проведенная от Большой Медведицы — посмотрите! — коснется Полярной звезды. Продолжим линию — продолжайте ее глазами! — и коснемся пяти звезд астеризмы Кассиопеи. Но дальше, дальше пойдем, друзья мои, по прямой. И что нам встретится? Звезда Андромеда!
Восторг светился в глазах профессора! Он был горд сказанным. Можно было подумать, что не кто иной, как он сам сотворил все эти звездные чудеса.
— Друзья мои! Вы можете сказать, что все это астрономия. Нет! Нет, нет и нет! Это учебник штюрмана. Так я нарушил свой детский зарок. Кораблевождение стало моим жизненным уделом. И оно — ваш удел. Я в это верю!
Рассказ профессора слушал и шкипер галеры. Старый морской служака внимал Фархварсону, как малое дитя. Он не скрывал своего удивления:
— Чудно! Водолей — он же Аквариус.
И через минуту:
— Стрелец — он же Сагитариус. Чудно. — Моргал желтыми ресничками. Трудно было поверить, что этот простодушный мужик — он же громогласный хозяин на галере.
Прончищев с каким-то новым для себя чувством узнавал небо:
— Альфа. Бета. Епсилон. Зита. Дельта.
Слова эти можно читать, как вирши. Что-то земное: дельта. И недосягаемое, высокое: альфа-а-а-а. Азбука неба на этом безлюдном островке читалась иначе, чем в городе. И в то же время Луна цветом и яркостью напоминала слюдяной фонарь на Невском.
Он зажмурил глаза. И увидел суденышко во льдах. Со всех сторон — торосы. Ночь. Звезды. А кто там, господа, на капитанском мостике? Прончищев. Это который Прончищев? Который из Калуцкой, что ли, губернии? Он самый. Ты гляди, чего делается! «Перепелочка, пташечка, прилетела, прибрала…»
— Васька! Пошли!
— Куда, Семен?
— Нам кусок острова дали. В лоцию положим.
Камни, покрытые темным, скользким мхом. Хвойные дерева оплели узловатыми корнями валуны. Мрачно. Сыро.
За отмелью — угловатые рифы.
На твердом картоне Челюскин рисует все изгибы береговой линии заданного румба. Прончищев разматывает веревку, размеренную на дюймы. Сейчас он узнает глубины…
Поработав часа два, двинулись по отливу. В узкой скалистой теснине нашли Харитона и Дмитрия Лаптевых.