Кухонный бог и его жена
Шрифт:
— Теперь мы сможем позаботиться о тебе, — сказала она мне тогда. — Так будет спокойнее.
Но я-то знала, что она говорит это только как оправдание себе. И в тот вечер я ответила то же самое, что и всегда:
— Не беспокойся, я прогуляюсь. Ходить полезно.
— Слишком опасно, — настаивала она. Но я знала, что она говорит это не всерьез, потому что она шептала, чтобы не разбудить мужа. — Тебе надо быть осторожнее.
— Да что ты! Думаешь, на меня нападут, чтобы похитить мандарины и банку консервированных ростков бамбука?
Она
— Тогда я помогу тебе донести, — сказала она. — Для тебя слишком тяжело.
Я отобрала пакет.
— Не надо мне вот этих вежливых разговоров.
— Да ты слишком стара, чтобы носить такие вещи, — отмахнулась она и снова потянулась к моему пакету.
— Ты сама не молода, забыла? И уже стала на год старше.
Наконец она отпустила меня и мои покупки.
Я всю ночь драила дом, стараясь забыть наш разговор. Я вытряхивала занавески и выбивала диван, вытирала пыль со столов и намывала перила на лестнице на второй этаж. Протерла телевизор, фотографию в рамке, которая стояла на нем, всмотревшись в нее еще раз. Джимми, такой молодой.
В спальне я сменила постельное белье на кровати, которую мы делили с мужем. На ней все еще лежал старый матрас, просевший от тяжести его тела.
В комнате Сэмюэля я протерла пластмассовые самолетики, которые он собирал, японские и американские бомбардировщики, маленьких солдатиков, разбегавшихся в стороны на его столе. Потом я открыла ящик стола и увидела журнал «Плейбой». Ай-ай! Как пощечина из прошлого. Однажды я велела Сэмюэлю выбросить этот журнал. На нем было написано: 1964.
Год, когда умер Джимми и когда все перестали меня слушать.
Я пошла в комнату Перл. Сколько же боли и ссор пережито здесь! Кукла Барби, которую я позволила ей завести с условием, что не будет никакого Кена. Духи, которыми я не позволяла ей пользоваться, потому что из-за них она пахла как дешевка. Резной туалетный столик с круглым зеркалом и серебряными ручками, который я так любила, но отдала дочери. А она, только увидев его, сказала, что терпеть его не может!
— Ты выбрала такой специально, чтобы помучить меня! — закричала она.
Я вспоминала эти слова, вытирая пыль с ее стола.
И только тогда заметила крохотные буквы, вырезанные на деревянной столешнице: «Я люблю РД».
Кто такой РД? И кого настолько любит моя дочь, чтобы испортить мебель, которую она терпеть не может? Он американец или китаец? А потом я рассердилась: только посмотрите, что она сделала с моей хорошей мебелью!
Конечно же, успокоившись, я поняла, что Перл сделала это уже давно. Может, лет двадцать пять назад, потому что сейчас ей уже больше сорока. И она больше не любит РД, потому что она замужем за Филом Брандтом. Он не китаец, но все равно приятный мужчина, доктор, хотя и не с лучшей специальностью.
Когда Перл только нас познакомила, я старалась быть с ним очень любезной.
— О, так вы доктор! — сказала я. — Тогда я пошлю к вам всех своих друзей, чтобы лечились только у вас.
А
Вот у Перл хорошая работа, она — речевой терапевту недоразвитых детей, хотя она велела мне никогда так не говорить.
— Мы больше не называем их недоразвитыми или с отклонениями, — сказала она мне несколько лет назад. — Мы говорим, что они «дети с особенностями развития». Важнее всего сами дети, а их особенности идут только вторым номером. И я занимаюсь не только их речью, я скорее логопед-дефектолог, работаю только с теми малышами, у кого проблемы с общением выражены от средней до тяжелой степени. Их нельзя назвать недоразвитыми.
Я попросила ее еще раз объяснить, чем она занимается, и она написала: «речевой терапевт, логопед-дефектолог для детей с задержкой развития». Я прочитала записку много, много раз, листок до сих пор лежит в моей сумочке, но я по-прежнему не могу произнести эту фразу. Наверное, Перл и меня теперь считает недоразвитой.
У обеих ее дочерей, конечно, нет никаких сложностей с английским. Когда старшей было всего два года, она подбежала ко мне в прихожей с криком: «Ха-бу! Ха-бу! Ха-бу приехала!» И я подумала: «Какая умница! Знает, как сказать “бабушка” на шанхайском».
А потом моя внучка сказала на английском: «А какие ты привезла нам подарки? И сколько? И где они?»
— Правда изумительно? — спросила Перл. — Она уже разговаривает полными предложениями, а большинство детей в ее возрасте пользуются одним — двумя словами. Она очень умная девочка.
— В чем же польза, когда ребенок умен в таком смысле? — спросила я. — Тебе бы научить ее себя вести и не выпрашивать подарков. Как я учила тебя.
Дочь посмотрела на меня с улыбкой, но нахмурившись.
— Ох, мам, — только и сказала она.
«Ох, мам», и все, и никаких споров.
Вот что я вспоминала, убирая ее комнату. Она у меня такая. А я — другая. Я всегда стараюсь быть очень вежливой, чтобы никого не задеть, и с родными обращаюсь так же, как с незнакомцами.
Вдруг моя рука наткнулась на что-то под кроватью. Ох уж эти внучки, так все разбрасывают, когда играют! Я потянула, и в руках у меня оказалась розовая пластиковая коробочка. Запертая — без ключа не откроешь. На ее крышке написано: «Мои тайные сокровища».
О, я вспомнила! Я подарила эту коробочку Перл. на день рождения, ей исполнялось десять лет. Тогда она открыла ее и заглянула внутрь.
— Она пустая, — сказала моя дочь. А потом посмотрела на меня так, словно я должна было это изменить.
— Ну конечно. Сейчас она пуста, но в нее можно класть всякую всячину.
Вероятно, коробочка показалась ей старомодной, как и туалетный столик. Но для меня эти вещи были очень современными. Я думала, они ей очень понравятся.
— И что же туда класть? — спросила она.