Кукла в чужих руках
Шрифт:
— Не тупи, Софа!
Он погладил кошку, и маленький пушистый трактор затарахтел в ответ.
— Надо бы ей коробку принести, — задумчиво сказал Кирюха, поднимаясь.
— Ой, Кира, вечно ты со своими кошками, — пробурчала я, недовольная, что так глупо опозорилась.
— Надо-надо, — повторил он, — у нас ведь скоро дети будут.
Я прыснула, тоже погладила толстый Марусин бок, и она благодарно замурчала в ответ.
— И все-таки неприятно как-то после этого Юлькиного спиритического шоу, — пожаловалась я, снова следуя за Кирюхой.
Он
— А ты не вспоминай! Чем больше боишься, тем вероятнее шанс, что страшное случится!
Он распахнул дверь на крышу, и прохладный предрассветный воздух ворвался в мрачную чердачную затхлость. Через мгновение Кирюха исчез в светлом прямоугольнике двери. Вняв его совету, я постаралась не замечать пристального взгляда на затылке. Оглянулась разочек, обшарив глазами темный чердак, и с проворством ящерицы выбралась на крышу.
Снаружи холодный ветер вцепился в волосы, распахнул куртку. Я торопливо засеменила за печную трубу, к Кирюхе. Крыша гулко вибрировала под ногами, но я преодолела разделяющие нас несколько метров и уселась прямо на железный настил.
А над Питером вставало солнце. Едва показавшись, оно осветило макушку Исаакия, облизало лучами крыши. Это было удивительно красиво: дворы, дома, улицы еще скрыты в сиреневом предрассветном сумраке, а верхние этажи, окна, антенны уже вызолочены ярким солнечным светом. И трепетное ожидание чуда повисло в воздухе, поселилось внутри меня, заиграло на Кирюхиных ресницах. А потом в одно мгновение стало светло. И ощущение чуда пропало. Осталось мятное послевкусие — прохладное и сладковатое.
Кирюха запрокинул голову, выпустил в рассветное небо тонкую струйку голубоватого дыма и чуть слышно начал:
Шли над городом притихшим…
Он продолжал петь. Я подхватила строчки «Сплинов» и радостно удивилась тому, что Кирюхе удалось поймать мое настроение.
Мы пели все громче и громче, наши голоса слились в один, и, перекрикивая друг друга, мы уже что есть мочи орали в унисон:
Все ушли, остались двое в мире самых чокнутых людей.
Мы сидели и курили… начинался новый день…
Закончив, довольные друг другом, мы обменялись хлопком по ладони. Но Кирюхе этого показалось мало: он обхватил меня за шею, притянул к себе и смачно поцеловал в щеку:
— С днюхой, Софико!
От него несло сигаретами и перегаром, примешивались чуть заметные запахи детского порошка и пота.
— Фу, вонючка! Отстань от меня! — Я попыталась вывернуться.
— Ах, вот так? Значит, я вонючка? — засмеялся он.
Мы начали возиться, пока не распластались на крыше, которая уже начала нагреваться под солнечными лучами.
— Бли-и-и-н, как же хорошо на свободе! — простонала я, глядя в синеющее небо. — Не хочу завтра в школу!
— Не ходи, —
— Это ты можешь не ходить, а мне вылететь ничего не стоит. Пока ты отлеживался, я успела бананов нахватать. Завтра-то хоть придешь?
— Не-а.
— Ну, Кир-и-ир! — Надеясь его убедить, я сделала кукольные глаза.
— Не старайся, Софико, не пойду!
— Ну и катайся весь день на своем дурацком скейте! — Я снова брякнулась на спину. — А мне придется задницей оценки высиживать.
— Не получится!
— Это почему еще?! — возмутилась я.
— Твоя задница слишком тощая!
Терпеть от него оскорбления — не в моих правилах. Я как следует размахнулась, намереваясь отвесить Кирюхе подзатыльник. Он увернулся и подскочил. Я тоже. Кирюха замер в позе бойцовского кота, готового удирать. На его губах блуждала наглая улыбка, а в глазах резвились черти. И мы рванули. Одновременно.
Крыши домов Петроградской стороны — отдельный вид полосы препятствий. Руферы от них без ума. Тут и барьеры в виде печных выступов, и трамплины в стыке вплотную построенных домов, и разрушенные лестницы, и проволока, забытая после ремонта, и даже пресловутая «тропа» — узкая железная перекладина между крышами.
Когда-то это была металлическая лестница, намертво приваренная с обеих сторон, но сейчас от нее остался только швеллер шириной в ладонь.
Я неслась следом за Кирюхой, не отрывая взгляд от его спины. Азарт погони притуплял чувство самосохранения, но все же я старалась держаться подальше от края. Перемахнула через очередную кирпичную кладку, спрыгнула с уступа, ускорилась, однако все равно не могла его догнать. Но я видела, что он уже добежал до края, где разрыв между крышами настолько велик, что придется остановиться и сдаться на милость победителя. Внутренне ликуя, я притормозила.
— Сейчас ты поплатишься за свою наглость!
— Глупая ты, Сонька! — бросил он не оборачиваясь и ступил на «тропу».
У меня перехватило дыхание. Закусив губу, я смотрела, как он шагает по металлической полосе.
Он шел, раскинув руки, и ветер трепал темные волосы на затылке. Но я не отрываясь следила за его ногами. Шнурок на правом кеде развязался и теперь волочился по ржавому краю. Я уже мысленно видела, как левый кед наступает на серую измочаленную кисточку, Кирюха оступается и…
К счастью, представлять, что случится, дальше не пришлось, потому что этот чертов любитель экстрима уже оказался на соседней крыше и теперь скалился в победной ухмылке. Я погрозила ему кулаком и велела спускаться как все нормальные люди, по лестнице в парадной. Но он ухмыльнулся и проделал тот же путь в обратном порядке.
Вот на это я смотреть уже не стала — достаточно на сегодня приключений! И поэтому, когда он обхватил меня сзади за плечи, я хмуро буркнула «Отстань, Кирилл», или «Иди лесом», или что-то такое. Но он не отставал. Пришлось уступить и простить ему очередную выходку. Впрочем, как всегда.