Кукла
Шрифт:
– Берегись Лысого Орла! – неожиданно произнес он вслух, и Артур Браун удивленно глянул на него из-за своего стола. К счастью, тут на выручку Мейеру пришел телефонный звонок. Он поспешно снял трубку. – Восемьдесят седьмой участок, – сказал он.
– Это говорит Сэм Гроссман из лаборатории. Кто у телефона?
– У телефона Лысый Орел, – сказал Мейер.
– Да?!.
– Да.
– В таком случае считай, что с тобой говорит Волосатая Обезьяна, – сказал Гроссман. – Что это там с вами? Весенняя лихорадка?
– Весеннее солнышко влияет на всех, – сказал Мейер, глядя на залитое дождем окно.
– Клинг на мете? Мне нужно кое-что сообщить ему
– Сейчас этим делом занимаюсь я, – сказал Мейер.
– Да? В таком случае ты, может, действительно займешься делом или ты предпочитаешь парить под облаками, высматривая добычу?
– Считай, что ты сейчас моя добыча, – сказал Мейер и расхохотался.
– Послушай, я вижу, что и в самом деле выбрал неподходящее время для звонка, – сказал Гроссман. – Ну ладно, может, попозже у тебя найдется свободная минутка, вот тогда ты и позвони мне сам. Ладно? Я...
– У Лысого Орла не бывает свободных минуток, – объявил Мейер. – Так что там у тебя? Есть что-нибудь новенькое?
– Я звоню по поводу кухонного ножа. Это предполагаемое орудие убийства. Согласно этикетке, его нашли у самой двери в спальню, видимо, этот тип бросил его, убегая.
– Верно. Так что же с ним?
– Ничего особенного.
Разве только то, что он полностью совпадает с теми ножами, которые были найдены у нее на кухне, а следовательно, скорее всего принадлежал ей. Ножи из одного набора. Я хочу этим сказать, что убийца не пришел к ней со своим ножом, если такая подробность может вам пригодиться.
– Значит, он просто взял этот нож из целой кучи таких же ножей, которые хранились у нее на кухне, так?
– Нет, я так бы не сказал. Я полагаю, что нож этот уже был у нее в спальне.
– Зачем ей мог понадобиться кухонный нож в спальне?
– Я считаю, что она пользовалась им, когда разрезала лимон.
– Да?
– Да. На туалетном столике у нее стоял чайник с чаем и тут же лежали два разрезанные пополам лимона. На подносе были обнаружены остатки лимонного сока, а также мелкие царапинки, оставленные ножом. Мы склонны сделать вывод, что она принесла из кухни поднос с чаем, лимоны и нож, чтобы разрезать их. А потом она разрезала прямо на подносе лимоны и выдавила их в чай.
– Пока что для меня все это дело как китайская грамота, – сказал Мейер.
– Ну в том, что я говорю, нет ничего сложного. Пол Блейни проводил медицинское обследование. Он утверждает, что обнаружил остатки лимонной кислоты на левой руке женщины, то есть на той руке, которой она придерживала лимон. Резала же она правой. Все проверено, Мейер. Она не была левшой.
– Ну хорошо, будем считать, что она попила чайку перед тем, как ее убили, – сказал Мейер.
– Совершенно верно. На стакане, который стоял на ночном столике у постели, мы обнаружили принадлежащие ей отпечатки пальцев.
– А какие отпечатки были обнаружены на ноже?
– Там не обнаружено ни чьих отпечатков, – сказал Гроссман. – А вернее было бы сказать, что мы нашли там чьи угодно отпечатки. Они там все спутаны и наложились один на другой, да к тому же еще все там смазано.
– А удалось найти что-нибудь интересное в ее записной книжке? В отчете Клинга говорилось...
– Та же самая картина, нам не удалось обнаружить ни одного четкого отпечатка. А кроме того в квартире не найдено буквально ни гроша денег. Я, например, считаю, что убийца ее к тому же еще и ограбил. – Угу, значит, так, – сказал Мейер. – И это все?
– Да, все. Ты разочарован, да?
– Я, по правде говоря,
– Весьма сочувствую.
– Ну, что поделаешь. – Гроссман некоторое время молчал, а потом решился. – Мейер? Ты считаешь, что убийство Кареллы связано с этим?
– Не знаю, – сказал Мейер.
– Мне очень нравился этот парень, – сказал Гроссман и повесил трубку.
Харви Сэдлер был не только адвокатом Тинки Закс, но и старшим партнером в адвокатской конторе “Сэдлер, Мак-Интайр и Брукс”, которая располагалась в центре города на Фишер-стрит. Мейер приехал туда за несколько минут до полудня и там выяснилось, что Сэдлер как раз собирается отправиться в Ассоциацию молодых христиан. Мейер сообщил ему, что он приехал за тем, чтобы узнать, оставила ли Тинка Закс завещание. Подтвердив, что завещание такое и в самом деле имеется, Сэдлер осведомился, не согласится ли Мейер поехать вместе с ним в ассоциацию и тогда они смогли бы поговорить обо всем по дороге. Мейер заверил его, что он с удовольствием составит ему компанию и оба вышли на улицу в надежде поймать такси.
Сэдлер оказался мужчиной лет сорока пяти, могучего телосложения, с грубыми чертами лица. Он охотно рассказал Мейеру, что некогда играл полузащитником за Дармут. Правда было это еще в 1940 году, но он играл вплоть до призыва в армию. А теперь вот старается поддерживать спортивную форму, дважды в неделю по понедельникам и четвергам играя в гандбол в клубе при Ассоциации молодых христиан. Во всяком случае, это хоть как-то помогает поддерживать спортивную форму. Правда, гандбол не может компенсировать того, что ему приходится сидеть за столом по восемь часов в день.
Мейер сразу же заподозрил намек. Уже несколько недель как он особенно чувствительно относится к собственному весу. Началось это после того, когда он узнал, что именно имеет в виду его четырнадцатилетний сын, называя его “Старый Криска”. Небольшое расследование помогло установить, что на школьном жаргоне это означает “толстяк” – достаточно неуважительное прозвище, хотя, возможно, и с примесью симпатии. Он наверняка выпорол бы сына за это, если бы жена его Сара, не заявила, что, может, мальчик не так-то уж и не прав. “Мы ведь не замечаем, что толстеем понемножку, – сказала она Мейеру, – и тебе наверняка не помешало бы немного позаниматься в гимнастическом зале при главном управлении полиции”. Мейер, чье детство прошло под издевательства инаковерцев, уж никак не ожидал подобного удара со стороны того, чьи пеленки когда-то портили ему жизнь. Он подозрительно взглянул на Сэдлера, как на лазутчика вражеского лагеря, а потом неожиданно ему пришло в голову, что сам-то он, если глянуть со стороны, скорее всего просто типичный еврей, помешанный на своем еврействе. Просто нормальный маньяк.
Его подозрения как относительно себя, так и относительно Сэдлера, несколько рассеялись, когда он попал в раздевалку Ассоциации молодых христиан, в которой стоял точно такой же запах, который мог бы стоять и в раздевалке Ассоциации молодых евреев, если бы таковая имелась в этом городе. Как-то сразу убедившись в том, что ничто в мире не рассеивает столь успешно подозрительность и предубежденность, как запах мужской раздевалки при спортивном зале – раздевалки, которой свойственна атмосфера грубоватой мужской дружбы, товарищества и взаимовыручки, Мейер прислонился к шкафчикам раздевалки в ожидании того, когда Сэдлер переоденется в свои гандбольные шорты и продолжит свой рассказ о завещании Тинки.