Кукла
Шрифт:
– Мама купается, – не глядя на него, сказала Лида, разворачивая липкими пальцами очередную конфету. Ее губы были коричневыми от шоколада, как у негра. – Она в ванне.
Кукла махнула своей игрушечной рукой с колокольчиком, словно подтверждала слова своей хозяйки. Серый бросил взгляд на игрушку, на скулах заиграли желваки:
– Лида, ты сама взяла ключ от куклы?
Лида холодно посмотрела на отца и ничего не сказала.
Серый, выругавшись про себя, вышел из комнаты. И тут же замер – ковер был заляпан чем-то темно-красным. Кровь. Точно, кровь, уж ее он
– Алла!!! – закричал обезумевший от страха мужчина, нанося удар за ударом в дверь. Наконец там что-то хрустнуло, он влетел вместе с дверью внутрь.
Алла лежала на полу. Халат сбился, обнажая упругую грудь, такую красивую и соблазнительную, но здесь, в брызгах крови смотревшуюся так непривычно и страшно. Волосы слиплись, ухо перемазано кровью, в щеке дыра. И лихорадочный блеск в тускнеющих глазах. Серый осторожно приподнял голову жены, взгляд наткнулся на испачканный кровью карандаш. Грифеля не было.
– Аллочка, – прошептал он.
Женщина открыла глаза и облизнула губы.
– Кто?! Кто это сделал?!! – зашипел Серый, чувствуя, как тихая ярость поднимается откуда-то из самой глубины.
– Лида. Только… не бей ее… – прошептала Алла.
– Почему ты закрылась?!
– От нее… колола карандашами… извини, в глазах темно…
Она попыталась улыбнуться, но лицо ее исказила болезненная гримаса:
– Не давала… позвонить, вызвать «Скорую»… доползла сюда.
Но Серый и сам видел. Оставалось только надеяться, что карандаш проник не слишком глубоко и не задел мозг.
Он вынес Аллу и осторожно положил ее на кровать. Затем разыскал телефонную трубку и набрал чей-то номер.
– Нужна помощь, срочно, – хрипло сказал он. – Нет, не мне, Алле. У нее кровь из уха. Что?! Конечно, серьезно! Я бы не стал из-за какой-нибудь херни звонить. Нет, не могу, приезжай сам. Сережа, ты должен помочь. Ты помнишь, что должен мне?
Минуту он неподвижно стоял, с каменным лицом слушая голос в трубке, затем черты его лица разгладились:
– Вот и отлично. Я жду тебя.
Затем зашел в комнату, где так же безмятежно смотрела телевизор Лида. В глазах девочки застыло какое-то отупение, нижняя губа отвисла. Все конфеты были съедены, и теперь она облизывала фольгу. Теперь уже не только пальцы, но и руки девочки по локоть были в шоколаде. Кукла сидела у нее между ног и плотоядно ухмылялась.
– Иди сюда, – процедил Серый.
Ноль реакции. С таким же успехом можно было обратиться к телевизору. Серый подошел к дочери.
– Встань! – крикнул он.
– Отсоси, – ровно сказала девочка, смяла из фольги шарик и швырнула его на пол.
– ЧТО?!! – задыхаясь от гнева, заревел Серый.
Он дал ей пощечину, и голова девочки мотнулась в сторону. Лида засмеялась, верхняя губа ее поползла вверх, обнажая десны и маленькие острые зубы,
Крепко сжав запястье дочери, Серый потащил ее к спальне. Дверь закрывалась на замок, потому что там у него находился сейф. Девочка не сопротивлялась, хотя у Серого руки чесались избить ее до полусмерти. Неужели это она сделала?! Боже, что с ней происходит?
Он швырнул ее на пол и молча запер дверь.
– Жди меня. А потом мы поговорим.
Он вернулся в комнату, закрыл балконную дверь, по дороге дал хорошего пинка кукле, испытав странное злорадство, когда та, недовольно звякнув колокольчиком, отлетела в угол. От удара ее платьице задралось, обнажая пластмассовые ноги и трусики.
Он подошел к Алле. Она снова впала в забытье.
Отсоси? Охренеть можно. И это ему сказала собственная дочь?
Через полчаса приехал Роман, и Серый к тому времени был готов убить его, таким долгим показалось ожидание. Сергей, ничего не спрашивая, внимательно осмотрел карандаш, потом надел очки, достал чемоданчик с инструментами. Закончив осмотр, он вколол женщине обезболивающее, после чего сказал, что Алле нужна срочная госпитализация.
– Ты сможешь договориться? – Серый стоял прямо перед ним и тяжело дышал, как побитая собака. – Заплачу сколько нужно.
– Не в деньгах дело, – пряча глаза, сказал Сергей. – Я не знаю, насколько глубокая рана, здесь нет подходящих условий. Как я понял, грифель все еще внутри. Возможно, потребуется операция, а для этого нужно соответствующее оборудование. Я договорюсь, но ты сам повезешь ее.
– О чем речь.
Никто привезли в отделение и сразу же обыскали. При себе у него были лишь словарь латыни и перочинный нож, которые незамедлительно изъяли, после чего его втолкнули в камеру.
Внутри стоял резкий запах немытых тел, мочи и дешевого табака, тусклая лампочка едва освещала середину душного помещения, оставляя углы в потемках. На липкой скамье в углу притулилась сгорбленная фигура. Завидев Никто, она приоткрыла глаза и закашлялась:
– Здорово, бродяга.
Никто молча кивнул и присел рядом. Он пребывал в олимпийском спокойствии и совершенно не волновался по поводу своего будущего. Одно он знал точно – обратно в дурку он не вернется.
Человек (хотя назвать человеком существо с землистым лицом и в загаженных лохмотьях можно было с большой натяжкой) снова зашелся в глубоком кашле и хрипло поинтересовался:
– Курить есть?
Никто помотал головой. Говорить не хотелось, а с этой человеческой пародией и подавно.
– А если я проверю? – настойчиво продолжало существо, приглаживая свои сальные вихры неопределенного цвета. – Покажь карманы, дед.
Никто смерил его оценивающим взглядом. Ему ничего не стоило свернуть шею этому смердящему козлу, но он понимал, что это будет лишнее в его ситуации. Достаточно того, что он здесь.
– Чего молчишь? – допытывалось существо. Оно пододвинулось ближе к Никто, и его окатило жуткой вонью.