Кукловоды павшей империи

Виланов Александр Сергеевич

Перед очередными дверьми в конце обособленного коридора, размеры которых позволяли надеяться, что уж за ними-то наконец окажется долгожданный Зал Совета, кадетов дожидался ещё один человек, не считая двух охранников возле дверей.

— Фонтер? — Кара удивлённо подняла бровь, не ожидая увидеть в столь важном месте своего непутёвого сокурсника. Тиден стоял, навалившись на стену, в той же вальяжной позе, в которой два кадета оставили его в коридоре училища — словно и не сдвигался с места, а переместился сюда по волшебству. Разве что трубки в его руках уже не было — курение в коридорах Совета было

запрещено, о чём напоминали таблички на каждом повороте.

— Чему вы так удивлены, мадам? — спросил он с начинающей бесить вечной ухмылкой. — Как вы, возможно, помните, я обучался вместе с вами и имел ничуть не меньшие шансы получить должность кукловода.

— Ты… и есть третий кукловод? — с трудом выговорила девушка, так и оставшись стоять с открытым ртом.

— Твои опасения касательно нашего напарника оказались не напрасны, — вздохнул Гилберт, припомнив, как по дороге девушка размышляла, кого же назначат в их группу.

— Бросьте, я не настолько плох! — примирительно заявил Тиден. — По крайней мере, не хуже любого другого курсанта. Но познакомимся позже. Полагаю, не стоит испытывать терпение Совета, заставляя важных мужей ждать трёх жалких кадетов. Идёмте внутрь.

Кара не стала отвечать, да и при всём желании не нашлась бы, что сказать. При всех своих странностях Тиден и правда оставался полноценным кадетом с зачатками кукловода, иначе не оказался бы с ней и Гилбертом в одной группе.

По кивку провожатого охранники открыли дверь, перед этим, подобно часовым на улице, проверив знаки отличия на браслетах кадетов. Широкие смазанные створки отворились с лёгким щелчком, пропуская курсантов внутрь.

Зал Совета едва ли мог поразить своими размерами. Совет Командующих ставил главной и единственной своей целью службу народу Теората, и его члены не мнили себя королями или властителями. Ни один из них не имел тяги к роскоши и не мог похвастаться роскошными покоями и дворцами, не в пример самовлюблённым правителям соседних государств.

Собственно говоря, само понятие величия в Теорате измерялось лишь размерами каменной громады, которую ты сможешь себе отгрохать, да числом кейсариновых устройств и светильников внутри — все прочие формы роскоши остались там, за шестью веками погребения и изоляции.

И всё же при входе в зал кадеты буквально кожей почувствовали всю значимость этого места. Широкое помещение пересекали три длинных стола. Один стоял параллельно стене, а два соседних были чуть повёрнуты по-диагонали. Ряды стульев, расположенные по одной стороне каждого из них, были направлены к дальнему концу зала, где за последним, четвёртым столом восседали пятеро членов Совета.

Этот стол был, казалось, выдолблен прямо из камня при строительстве зала, его толстая шестиугольная столешница лишь на пару локтей выступала над сплошным гранитным основанием. Приглядевшись, можно было заметить, что другие три стола выровнены параллельно трём передним граням столешницы.

Вся мебель здесь была окантована светящимися линиями кейсарина — никакой краски.

Поверхность стола занимали две кейсариновые лампы с абажурами, несколько аккуратных стопок бумаги, какие-то журналы, таблицы и письменные принадлежности. В центре стояли громоздкие настольные часы. Их циферблат

с подсвеченными стрелками и цифрами был обращён к залу, но по форме самих часов можно было догадаться, что с другой стороны точно такой же циферблат показывает время для самих Командующих.

Позади же, прямо над пятью разномастными головами, светилась синими линиями огромная карта Теората и соседних государств, нанесённая прямо на стену и занимающая почти всю её площадь. Все контуры и названия на ней были отлиты из чистого кейсарина с рунами, заряженными на непрерывное свечение.

— Кукловоды из столичного Зала Войны прибыли по вашему приказу, — доложил провожатый, отвесив резкий и короткий уставной поклон. Кадеты, вовремя придя в себя, поспешили выстроиться перед ними ровной шеренгой, и Гилберт, повторяя поклон, краем глаза проследил, чтобы оба его напарника не забыли устав и проделали то же самое.

— Жди в коридоре, — бросила провожатому женщина, сидевшая у левого края стола.

Отвесив второй поклон, законник поспешил покинуть зал, а пока его шаги не пропали за захлопнувшейся дверью, Кара успела бегло осмотреть представший перед ней Совет Командующих.

Слева сидела смуглая женщина лет тридцати — та самая, что отпустила проводника. Компанию ей составлял статный осанистый мужчина с лицом матёрого солдата. Третий, сидевший в середине, имел зачатки седины на аккуратно подстриженной бородке и сильно напоминал инструктора Дэнли. Справа от него находилась морщинистая полноватая женщина с давно поседевшими волосами. Замыкал Совет, сидя у правого края, тщедушный старичок, чья скрюченная фигурка очень уж неуместно смотрелась на фоне монолитного стола.

Все пятеро были одеты в длинные чёрные камзолы с высокими воротниками и крупными металлическими застёжками. Браслеты на оголённых левых запястьях закрывали руку почти до локтя и походили скорее на полноценные наручи, нежели на символическое украшение и знак отличия. Такие игрушки на руках легко объясняли отсутствие стражи в зале: вздумай какой-нибудь глупец напасть на Командующих, и он обратится в пыль прежде, чем успеет пожалеть о своём самоубийственном решении.

— Гилберт Айратон.

Кара чуть не подпрыгнула от неожиданности, когда седой мужчина в центре резко заговорил. Ни приветствий, ни прелюдий. В руках он держал стопку листов, с которых, по-видимому, собирался зачитать имена и информацию о прибывших кадетах. — Лучший курсант военного училища, обладатель первенства по физической подготовке, мастерству ближнего и дальнего боя, искусству управления рунами кейсарина, обладатель наилучших оценок по всем предметам. В придачу ко всему этому — ещё и ещё и обнаруживший в себе талант кукловода.

Пока он читал, члены Совета с нескрываемым интересом разглядывали курсанта, удостоившегося столь лестной характеристики, а Кара боролась с желанием откинуть голову и захрапеть.

— Каранея Нинкер. Неблагополучная семья. Отец — пьяница с судимостью за хулиганство. Мать погибла, когда дочери было четыре года. Низкая коммуникабельность, периодические жалобы сокурсников на повышенную агрессивность.

«Боже, лучше бы ты дальше нахваливал Гила», — думала про себя Кара, стараясь не сталкиваться взглядами ни с одним из командующих.