Кукловоды. Дверь в Лето (сборник)

Хайнлайн Роберт Энсон

– Увы, но ты и в самом деле не знаешь.

– …или, точнее, будто я не знаю, что ты – паразит и сейчас разговариваешь, используя тело человека. Я изучал тебя все то время, что ты жил на теле обезьяны. И то, что я узнал, дает мне преимущество перед тобой. Во-первых, – он принялся загибать пальцы, – тебя можно убить. Во-вторых, ты чувствуешь боль. Тебе не нравятся удары электрическим током, и ты не выносишь температур, которые способен вынести даже человек. В-третьих, ты беспомощен без своего носителя. Я могу снять тебя с этого человека, и ты

умрешь. В-четвертых, ты ничего не можешь сделать без своего носителя, а он сейчас бесполезен. Проверь-ка ремни на прочность и не делай глупостей. Так что ты или будешь отвечать на наши вопросы, или умрешь.

Я слушал вполуха. Я уже проверил ремни, без особой надежды, но и без особого страха, и обнаружил, как я и ожидал, что порвать их действительно невозможно. Но это меня нисколько не тревожило, я не чувствовал ни беспокойства, ни страха, только какое-то отстраненное удовлетворение оттого, что вернулся к хозяину, что свободен от проблем и внутренних конфликтов. Мое дело было служить ему – и только, а дальше будь что будет. А пока я должен был следить за ситуацией, готовый в любой момент выполнить свою работу.

Один ремень на лодыжке вроде был затянут слабее остальных: возможно, мне удастся вытащить ногу… Затем я проверил еще раз ремни на руках. Может, если полностью расслабиться…

Сразу последовали указания – или я сам принял решение: в такой ситуации это одно и то же. Никаких разногласий между мной и хозяином не было: мы думали и действовали как одно целое. Короче, инструкции это были или собственное решение, но я знал, что побег сейчас не удастся. Обводя комнату взглядом, я пытался определить, кто из присутствующих вооружен. Возможно, только Старик: значит, уже легче.

Где-то в глубине души затаилось ноющее чувство вины и отчаяния, знакомое лишь слуге, действующему по воле инопланетного паразита, но я был слишком занят, чтобы переживать.

– Итак, – продолжал Старик, – ты будешь отвечать на мои вопросы или придется тебя заставить?

– Какие вопросы? – спросил я. – До сих пор я не слышал ни одного вразумительного вопроса.

Старик повернулся к лаборанту:

– Дай мне щекоталку.

Я не почувствовал тревоги, хотя и не понял, что именно он попросил. Я все еще был поглощен проверкой ремней. Если удастся как-то подманить его поближе, чтобы пистолет оказался в пределах досягаемости, и если при этом я сумею высвободить одну руку, тогда я смогу…

Он сунул прут куда-то мне за спину, и я почувствовал дикую боль. Свет в комнате погас, словно кто-то щелкнул выключателем, и на один бесконечный миг меня скрутила адская судорога. Боль расколола меня на кусочки, и на мгновение я потерял связь с хозяином.

Затем боль схлынула, оставив после себя только обжигающее воспоминание. Но не успел я собраться с мыслями, как связь между нами восстановилась, и я снова оказался в безопасности во власти моего хозяина. Но в первый и единственный раз за всю мою службу меня охватило беспокойство: его дикий страх и боль отчасти

передались и мне.

Я посмотрел вниз и увидел алую струйку, бьющую из моего левого запястья. В пылу борьбы я порезался о зажим. Это не имело значения: я оторвал бы себе руки и ноги и убежал бы оттуда на истекающих кровью культях, если бы мог таким образом спасти своего хозяина.

– Ну как, понравилось? – спросил Старик.

Паника, овладевшая было мной, схлынула, я снова наполнился беззаботным ощущением благополучия, но по-прежнему не терял бдительности. Запястья и лодыжки тоже уже не болели.

– Зачем ты это сделал? – спросил я. – Разумеется, ты можешь причинить мне боль, но зачем?

– Отвечай на мои вопросы.

– Задай их.

– Что ты такое?

Ответ появился у меня не сразу. Старик уже потянулся за разрядником, когда я услышал свой собственный голос:

– Мы – народ.

– Народ? Какой народ?

– Единственный народ. Мы изучили вас и знаем вашу жизнь. Мы… – Внезапно я замолчал.

– Продолжай, – мрачно приказал Старик и повел в мою сторону разрядником.

– Мы пришли, – продолжил я, – чтобы принести вам…

– Принести что?

Я хотел говорить: стержень разрядника покачивался ужасающе близко. Но мне не хватало слов.

– Чтобы принести вам мир, – вырвалось у меня.

Старик фыркнул.

– Мир, – продолжал я, – и удовлетворение… и радость… радость подчинения… – Я снова запнулся: «подчинение» было неправильным словом, я мучился, словно пытался говорить на скверно выученном иностранном языке. – Радость, – повторил я, – радость… нирваны.

Это было правильное слово. Я почувствовал себя собакой, которую погладили по голове за то, что она принесла палку, – весь извивался от удовольствия.

– Давай уточним, – задумчиво сказал Старик. – Вы обещаете, что, если человечество капитулирует перед вашим видом, вы будете заботиться о нас и сделаете нас счастливыми. Правильно?

– В точку!

Старик смерил меня долгим взглядом, но смотрел не в лицо, а куда-то поверх моего плеча, а затем сплюнул на пол.

– Знаешь, – произнес он медленно, – нам, человечеству, уже не раз предлагали такую сделку, хотя, наверное, не в таком грандиозном масштабе. Из этого никогда ни черта не выходило.

Я наклонился вперед, насколько позволяла сбруя.

– Попробуй сам, – посоветовал я. – Это очень быстро, и тогда ты поймешь.

На этот раз он взглянул мне в глаза:

– Может, мне так и следовало поступить. Может, я обязан испытать это не на… испытать это на себе. Не исключено, что когда-нибудь испытаю. Позже. А сейчас, – Старик вновь заговорил быстро и деловито, – сейчас ты будешь отвечать на мои вопросы. Если будешь отвечать сразу и правильно, ничего с тобой не случится. Будешь медлить, я увеличу ток. – И он помахал разрядником.

Я съежился, почувствовав поражение. На какое-то мгновение мне показалось, что он согласится, и я уже начал планировать побег.