Куклу зовут Рейзл
Шрифт:
— Я окончил, получил диплом юриста. А через год поступил в семинарию. Ты хочешь спросить почему? Что произошло?
— Нет, не хочу. Я знаю и так. Наверное, по тем же причинам, по которым я поступил в ешиву. Ну и что ты теперь делаешь?
Бывший Эдуард допил свою рюмку, помедлил:
— Видишь ли, с двумя образованиями я стал специалистом по каноническому праву. Служу в управлении при Патриархии, чиновник, в общем. Собственно, и сюда приехал в этом качестве: мы ведём переговоры со здешней
— Мои успехи не так впечатляющи, — сказал Зеев. — Я учитель, преподаю в еврейской школе математику. Здесь, в Бруклине. Менуха, кстати, тоже учительница. Работаем оба, на жизнь хватает, борух ха-Шем. Ну ещё публикую время от времени статьи в математических журналах. А ты-то как живёшь? Я знаю, у тебя есть семья.
— Да, перед рукоположением нужно жениться. Священник должен иметь жену, у нас ведь не как у католиков. Так что у меня жена и двое детей, две дочери. Постой-ка, сейчас я познакомлю тебя с моей старшей.
Он достал из бумажника фотографию и протянул Зееву. Незаметно в комнату вошла Менуха и, остановившись за спиной мужа, внимательно посмотрела на фотографию:
— Азой шейн… кинахоре! — И добавила по-русски: — Красивая, хорошая.
— Спасибо, Менуха, — сказал гость. — А у вас это первый? — Он показал глазами на её живот.
— Как же первый, а Дина? — ответил за жену Зеев. — Позови её сюда, пусть познакомится.
Дина появилась в столовой несколько испуганная, с куклой на руках.
— Познакомься с дядей, — сказал Зеев. — Его зовут Эдвард, он приехал из Москвы. В какой стране находится Москва, ты знаешь?
— В России, — еле слышно промолвила Дина и крепче прижала к себе куклу.
— Я тебя сейчас со своей дочкой познакомлю, — сказал отец Василий по-английски и показал девочке фотографию. — Ей тоже пять лет. Зовут Аня.
— Аня, — повторила Дина.
И тут Зеев увидел, как лицо гостя странно изменилось. Он смотрел на девочку с испугом. Так показалось Зееву.
— Ты что, Эдик?
Тот ответил прерывающимся голосом:
— Девочка… вылитая мама. Неужели не видишь?
— Мама? Менуха, ты имеешь в виду?
— Да нет же, наша мама. Её глаза, улыбка…
Он резко встал и отвернулся к окну. Плечи его подрагивали. Зеев неуверенно подошёл к нему и положил руку на его спину.
— Она часто тебя вспоминала.
— Правда? Она говорила обо мне?
Зеев с трудом выдержал его напряжённый взгляд:
— Хочешь посмотреть её комнату? Там всё как было при её жизни.
Дверь скрипнула, пропуская их, Зеев включил свет. Небольшой письменный стол, кресло, аккуратно застеленная кровать…
— Здесь она проводила много времени,
У кровати на тумбочке стояли две фотографии в деревянных рамках: два одинаковых мальчика в одинаковых костюмчиках. Отец Василий взял их в руки и поднёс к свету:
— Что-то не припомню, когда фотографировались. На вид нам здесь лет шесть-семь. Смотри, тут надпись. Маминой рукой, точно! «Вова», «Эдик». Зачем это? Она ведь никогда нас не путала.
— Это для других, для родственников, знакомых. Её несколько раздражало, когда спрашивали: «А кто из них кто?» Ведь она знала с момента рождения, что мы очень разные, непохожие по характеру люди, она видела разницу и в темпераменте, и во внешности. Это, как я догадываюсь, и был замысел фотографии: вот смотрите, даже в одинаковых костюмчиках они ничуть не похожи. Но ничего не получилось: различия видела только она сама.
Священник неожиданно рассмеялся:
— Извини, я вспомнил, как Андрей Анатольевич — математик, помнишь? — вызвал меня к доске по ошибке, вместо тебя, и никак не мог понять, почему его лучший ученик вдруг отупел.
— Ну он тебя тупицей не считал, просто у одного склонность к математике, у другого — к гуманитарным наукам. Ведь это он прозвал нас «созвездием близнецов». Знал, что твоё сочинение признано лучшим в районе. Ты это помнишь?
— Что-то припоминаю…
— А тему сочинения ты помнишь?
Отец Василий широко развёл руками:
— Ну уж ты слишком… Прошло столько лет…
— А я помню. «Москва. Как много в этом звуке для сердца русского слилось». А? Русское сердце! У сына Цили Ароновны…
Отец Василий взглянул на него, и Зеев осёкся.
— Мы договорились этих тем не касаться. Таково было моё условие для нашей встречи, и ты, Вовка, его принял.
— Она взяла с меня слово, что я тебе напишу и встречусь с тобою… — сказал Зеев тихо.
— Я так и подумал.
Они молча вернулись в столовую. Менуха подала куриное жаркое.
— Delicious, — сказал отец Василий. — Мамино напоминает…
— Спасибо, — ответила Менуха по-русски.
Повисла долгая пауза. Разговор явно не клеился. Наконец Зеев решительным жестом отодвинул тарелку:
— Слушай, хватит притворяться. Если даже мы об этом не говорим, всё равно думаем… Давай объяснимся начистоту.
Отец Василий тоже отодвинул тарелку:
— Хорошо, давай объяснимся. Что, собственно говоря, ты хочешь обсуждать? У меня к тебе никаких претензий нет, ты то, что ты есть. Так же как и я то, что я есмь. Какие могут быть претензии?