Куколка
Шрифт:
— Все нормально, не волнуйтесь…
Лишь сейчас Тарталья сообразил, как он выглядит. Незнакомец в шубе на голое тело, если не считать мерцающей индикаторами жилетки МОРСа, в шлеме с глазастой «удочкой». Сквозь забрало видно лицо — глаза под слоем коричневой «замазки», щеки в оспинках от инъектора, синяки налились мерзкой желтизной…
«Хоть татуировку спрячу! — он запахнул шубу плотнее. — Честное слово, я б такого подозрительного типа мигом отправил в каталажку! А этот сочувствует, добрая душа…»
— Идемте, я помогу вам.
Поддерживая
Спасатели приканчивали вторую флягу, горланя песни.
Свой долг они выполнили, а там хоть ветер не дуй.
Вехдены шли сами. Сбившись в тесную группу, люди Бижана озирались по сторонам. Чувствовалось, что они, в отличие от прочих, с удовольствием бы дали деру. Но бежать в морозную ночь, в тайгу, или даже в поселок горняков, равнялось самоубийству. Да и побег был заранее обречен на провал. Вехденов сопровождали трое плечистых тамирцев, вроде бы невзначай сунувших руки под шубы.
Можно было держать пари, что под шубами прячутся кобуры с оружием.
«Уже дали запрос? И получили ответ: группа Бижана Трубача, музыканты-диверсанты? А мне-то какая разница? Я, как в раю: по документам — раб, по сути — свободный, ни в чем не виноват, ни в чем не замешан. Пострадавший я…»
Снаружи ждали два мобиля-вездехода. Юлию и детей разместили в первом, вехденов и Тарталью — во втором. Кабинка водителя отделялась от салона переборкой, частично прозрачной. Никто не сомневался, что переборка с успехом выдержит не только удар кулака.
Лючано слегка заволновался, что его посадили к вехденам, а не к помпилианке с гематрами. Но быстро успокоился. Наверное, власти хотят таким образом притупить бдительность музыкантов. А там, куда они приедут, их быстренько разделят, разведут в разные стороны, и он больше никогда не встретит капитана-трубача, гитариста-«йети» и психованного барабанщика…
Окна в салоне отсутствовали. Дорогу он видел через два фильтра: переборку и лобовое стекло вездехода. Лучи мощных фар выхватывали фрагменты картины: заснеженная колея, хвоя деревьев на обочине, мрачный котлован с отвалами породы. Дорогу перебежало мелкое животное с короной ветвистых рогов. Пурга угомонилась, вдали загорелись огни поселка.
— Скоро будем на месте, — сказал усатый альгвасил, ворочаясь на сиденье рядом с водителем. Его было чудесно слышно без вспомогательной акустики. Переборка не мешала прохождению звука.
Через десять минут вездеходы въехали в поселок, петляя между сборными домиками.
— Здесь брамайны живут, — пояснил словоохотливый усач, когда мобиль проехал мимо длинных бараков. — Толкачи. На них грузовозы гоняют. Вахтовый метод: полгода пашут, аж дым из ушей, полгода отпуска. Смешные ребята! Отопление — мизер,
«Я слишком мало страдала, — вспомнил Тарталья слова Сунгхари, женщины, которая стала святым изваянием в храме. — Мы, брамайны, черпаем энергию в страданиях».
За бараками возвышалось трехэтажное здание с крышей, увенчанной гроздью антенн. Затормозив у входа, вездеходы стали впритирку друг к другу.
— Администрация, — пояснил усатый. — Сперва думали вас по домам разместить. А потом прикинули: ночь, люди спят. С утра всем на работу. Тесно, опять же, в домах. Экономия жилого пространства. Ну и решили — здесь. Врач сейчас приедет, продукты в холодильнике… Матрасы уже везут, с одеялами. Если хотите, спальные мешки есть, с подогревом…
— Спирт есть, — добавил басом водитель. — Этиловый. С брусникой. Спирту хотите?
— Хочу, — кивнул честный Лючано.
Вехдены промолчали.
В администрации их разделили. Троицу Бижана увели налево, по коридору, а Тарталье предложили подняться на второй этаж. Мечтая о матрасе, который везут специально для него, вместе с одеялом (теплым, мягким счастьем в хрустящем пододеяльнике!), он буквально вполз наверх по узкой лестнице. Ватные ноги молили об отдыхе. Хотелось спать, но нервное возбуждение покалывало мозг хрустальными иголочками. Оно гнало приставучий сон прочь, словно хозяин — голодного щенка от миски с мясным фаршем.
«Спирту мне! Море брусничного спирту! — затупить иглы…»
Заботливый альгвасил тенью следовал за спасенным. Тулуп и шапку усач снял еще в холле, оказавшись разодетым в пух и прах — хоть на сцену. Длиннополый кафтан подбит стриженым мехом, складчатые шаровары заправлены в мохнатые унты — высокие, до колен. На голове — крошечная феска с кистью, ранее укрытая под зимней шапкой.
Кафтан украшала такая же бляха, как и на тулупе.
— Сюда, прошу вас!
Кабинет был невелик: чуть меньше рубки «Нейрама». Он выглядел декорацией к историческому малобюджетному фильму. Стол, кресло на вертящейся ножке, два стула с высокими спинками. Общий свет выключен. Уютно теплилась настольная лампа — декоративное «солнышко» на витой спирали, под абажуром из темно-оранжевого полос. Абажур напоминал жалюзи, свернутое в усеченный конус. Малогабаритный визор стоял на тумбочке, сделанной из душистого — с порога слышно! — дерева.
Окно было небрежно зашторено. В просвет виднелась решетка, перекрывавшая оконный проем. Решетку ковал настоящий мастер-кузнец: вензеля, листья, граненые прутья смотрелись произведением искусства.
— Присаживайтесь!
— А спирт? — обнаглел Лючано, опускаясь в кресло.
Шубу он скинул прямо на пол, не в силах искать вешалку.
Альгвасил расхохотался и полез в стенной шкаф, звеня посудой. Раздалось приятное бульканье. Лючано улыбнулся в ответ, предвкушая глоток жгучего, пахнущего ягодой наслаждения.