Кукольник. Куколка. Кукольных дел мастер
Шрифт:
Матрасы и постели Ува принес самолично. Отправил кого-то из «братьев» за средствами гигиены – и увлек Лючано к себе, для разговора по душам.
Скрасил, так сказать, ожидание.
Из камер выходили рефаимы, направляясь на обед. Двое или трое бросили на кукольника равнодушные взгляды – и отвернулись, продолжив путь. Казалось бы, на нового человека в нездешней одежде должны пялиться во все глаза. Однако ничего подобного не наблюдалось. Да и «группа встречающих» во главе с блондинкой не проявила ни малейшего любопытства, обнаружив в оранжерее чужаков.
Тот
– Слушай, Ува… Тебе что, совсем не интересно, как я здесь появился?
– Неинтересно, да.
– Как я жил? Что делал? Неинтересно?!
– Нет.
В подтверждение он энергично замотал головой.
– Спрашивать, как человек умер, стыдно. Так говорит Пастушка. Попал в Шеол – значит, воля ангелов. И Малого Господа. Его пути не-ис-по-ве-ди-мы, – по слогам выговорил дикарь трудное слово. – Да! А про себя ты на Посвящении расскажешь. Тогда и послушаю.
«Крепко им мозги скрутило, да!» – вздохнул маэстро Карл.
Из самодеятельного «общака» выбрались вехдены и помпилианец. Следовало поделиться с ними информацией, полученной от Увы. Но в присутствии арима Лючано решил помалкивать.
II
«Жральня», сиречь – тюремная столовая, походила на гнездо, полное снулых ос. Их начали было травить, но не дотравили до конца. Обитатели Шеола зависли между жизнью и смертью. Апатия простерла над «беглой» тюрьмой свои пыльные крылья. Даже гудели, в смысле, переговаривались полосатые люди-насекомые еле слышно. Голоса сливались с тарахтеньем раздолбанного конвейера, несущего подносы, шарканьем ног, подвыванием сервоприводов раздаточной автоматики…
Монотонность звукового фона нагоняла зевоту, притупляя даже голод.
Лишь в дальнем конце вместительного зала стоял веселый галдеж. Он являл собой разительный контраст общей вселенской скуке. Там готовились обедать дети – шум, радостный смех, вопли возмущения.
– Вы правы. Это именно дети, – поймав заинтересованный взгляд Лючано, объяснил знакомый «мерин» с планшетом. – Они родились здесь, в Шеоле.
«Мерин», как по волшебству, оказался рядом.
Очки дали приближение. Глазам предстали десятка полтора малышей – от трех до девяти лет. Те, что постарше, были одеты в ушитые по размеру комбинезоны арестантов. Младшие – кто во что горазд. За детьми вполглаза присматривали три женщины. Галдеть, болтать, сидя на стуле, ногами и забираться под столы «няни» не мешали.
Видимо, это считалось нормой поведения.
Очередь продвигалась быстро. Взяв поднос, Тумидус мазнул по нему пальцем, воззрился на результат, брезгливо скривился, но промолчал. «Неофиты» уже приближались к раздаточному автомату, когда пара Добрых Братьев раздвинула очередь и подвела к раздаче сутулого дядьку с красной повязкой на рукаве. Лицо дядьки трепал нервный тик. Человек все время хихикал, не обращая внимания на окружающих.
Добрый Брат сунул ему в руки поднос. Никто и не подумал возразить.
– Почему без очереди?! – брякнул Лючано.
И
– Это Осененный, – зашептал сзади назойливый «мерин». – Повязку видите? В него вошел ангел. Скоро он покинет нас, приобщась к сонму…
– Ангел?
Тарталья с неприязнью уставился на «мерина». А не треснуть ли доморощенного теолога подносом по башке? Полночь далеко, Малый Господь, кто бы Он ни был, слеп к новеньким…
Надо пользоваться моментом!
Видимо, данное намерение ясно отразилось на лице Лючано. Абориген поспешил отступить на шаг-другой и перешел на нормальный язык, без «сонмов» и «ангелов».
– Да-да, я вас понимаю. Это ужасно. В нем, знаете ли, сидит пенетратор. Когда носитель в трансе, Добрые Братья заботятся о нем. Сам он поесть не догадается – и в итоге умрет от голода.
– Спасибо за информацию, – кивнул Тарталья.
Выходит, Добрые Братья не только устрашают буйных неофитов и следят за установленным порядком. Они и впрямь занимаются добрыми делами. Может, еще и старушек через коридор переводят?
– Сегодня мы уже видели, как ваш шеолец приобщился к сонму. Теперь второй… Осененный. Не многовато ли? Захват человека пенетратором – явление редкое…
– Редкое, – согласился «мерин». – Но не в Шеоле. Здесь такое сплошь и рядом. У меня есть статистика за все годы, – он хлопнул по планшету, с которым, похоже, не расставался и в сортире. – Сейчас точно известных Осененных – трое. Увы, наличие пенетратора не всегда можно определить. Бывает, носитель ведет себя нормально, опеки не требует, и вдруг – хлоп!.. Вознесся, извините за местный эвфемизм. Исходя из набранной статистики, «скрытых Осененных» у нас еще пятеро. Плюс-минус корень квадратный…
Он развел руками: дескать, точнее не скажу.
– Разрешите представиться: Авель О'Нейли, летописец.
– Лючано Борготта, невропаст, – ладонь летописца была сухой и крепкой. – Восемь Осененных? Бок-о-бок?! Да такого гетто высших флуктуаций не сыскать во всей Галактике!
– Вы правы. Ваша очередь, не пропустите, – последнее заявление прозвучало двусмысленно. – Тут просто: ставите поднос в лоток, нажимаете кнопку…
В недрах раздаточного автомата что-то лязгнуло. Взвыли сервоприводы, на поднос выпал судок из пластика. В нем дымилась масса серо-розового цвета.
– Опять мясофрукты… – скорбно вздохнул за спиной О'Нейли. – Синтетика, разумеется. Есть можно, но когда третий месяц одно и то же…
Он сгорал от желания поболтать с новичком.
За судком последовала самоуничтожающаяся после опустошения банка. «Компот витаминный жаждоутоляющий», значилось на этикетке. С тихим стуком из ячейки выпала ложка – опять пластик. Больше ничего не предлагалось. Тарталья поискал глазами свободный стол, нашел – и жестом скомандовал «неофитам»: за мной!