Кукольник. Куколка. Кукольных дел мастер
Шрифт:
— Эй! Слушай, тебе нравится твоя работа?
Раб повернул голову, не прекращая движения. Улыбнулся с чувством глубокого удовлетворения:
— Нравится.
И, продолжая улыбаться, дважды кивнул.
— Ты давно здесь?
— Давно?.. — Лоб раба пошел складками. Он мучительно пытался вспомнить. — Давно?.. Да, давно.
— Сколько? Сколько лет?!
— Сколько лет?.. Не помню.
Лицо его вновь стало скучным.
— Вспомнил, — вдруг сказал раб. — Три года. Я здесь три года.
И покатил «метельщика» дальше.
Контрапункт
Лючано
(тринадцать лет тому назад)
Тетушка Фелиция рассказывала, что в древности марионетки на Борго считались посланцами богов. Их отправляли «вышние», дабы «нижние» помогали людям в их земном пути. Откровенно говоря, я не знаю, чем кукла способна помочь человеку. Дать возможность заработать на жизнь? — пожалуй, это все.
Тем не менее, если верить тетушке, в прошлом царил запрет на уничтожение марионеток огнем или инструментом. Существовал особый обряд погребения, какого не удостаивалась ни одна другая кукла. Марионетку с молитвами бросали в реку, чтобы боги сами разобрались со своей посланницей. Если, прежде чем утонуть, «покойница» долго держалась на воде, считалось, что «вышние» одобряют ее деяния.
Иногда мне кажется, что я не кукольник, а кукла.
Еще держусь на воде.
Еще не утонул.
Знать бы, кто меня одобряет таким образом?
Глоточек вина, и румянец брызнул на Венечкины щеки. Еще глоточек, и Венечка тронул рукой льняную волну кудрей, затенив глаза густыми, девичьими ресницами. Капельки пота оросили бледный лоб поэта. Это было странно, потому что кондиционер трудился наилучшим образом, поддерживая в кают-компании режим «июльский вечер близ реки». Все затаили дыхание.
Приятным, чуть дрожащим баритоном Венечка начал:
Приснитесь мне таинственной и томной, В колье из огнедышащих камней. Приснитесь мне однажды ночью темной, Приснитесь мне…Цыган Илья, примостившись в уголке, на плюшевом диванчике, под настенным бра с колпаком, похожим на зеленое яблоко, ловко перебрал струны гитары. Серебро пролилось звонкими каплями в ладони возникшей паузы, таинственным образом отразив в зеркале ритм Венечкиных слов — теплых и задыхающихся.
Серебро поймало драгоценность в оправу.
А черный, похожий на старого ворона Илья смеялся, колдуя над семиструнной подругой.
Приснитесь мне нагой и беззащитной, Вне страсти, вне томленья, в тишине, Когда итог измерен и сосчитан — Приснитесь мне…Трудно
Казалось, кучерявый гитарист — профессиональный невропаст, ведущий поэта на поводках-невидимках: звук, тон, тембр… Лючано и поверил бы в это, не сиди рядом с Ильей блондинка Эмма Лаури, одна из кукольниц «Filando». В вечернем платье, в жемчугах, после недели, проведенной в дорогом косметории за счет заказчика (отдельный пункт контракта!), она выглядела светской львицей.
Еще один глоточек вина.
Еще одна пауза, заполненная тихим журчанием струн.
Приснитесь мне владычицей видений И неисповедимым колесом Скрипичной лжи оркестра — браво, гений! — Вкатитесь в сон…Граф Мальцов откинулся на спинку кресла. Губы графа тряслись.
Наверное, от сдерживаемых рыданий, подумал Лючано. Его сиятельство — человек тонких чувств и близких слез.
Трудно ожидать романтизма от бывшего военного, а вот поди ж ты! Но, скорее всего, сказывались последствия ранения, превратившие бравого офицера, бомбардир-майора с патрульного крейсера «Витязь», в дрожащий студень. Такой студень, из свиных ножек и петушиных гребешков, на Сечене подают в любом трактире.
Впрочем, яхта «Горлица» — не трактир. Хотя бы потому, что за бортом — открытый космос. А граф Мальцов, владелец яхты — не жирный холодец под чарку рябиновой. «С хреном его не съешь», — улыбался при случае маэстро Карл.
Это верно, согласился Лючано. Поперек глотки встанет.
Несмотря на то, что давно вышел в отставку, Аркадий Викторович был в парадном мундире. Так он всегда одевался, празднуя день своего рождения. Аксельбанты, эполеты, витые шнуры с золочеными наконечниками, звезды на погонах…
На Сечене обожали пышность. Дворяне, мещане, армейцы, княгини, белошвейки. Даже нищие носили вызывающе буйные лохмотья. Интересно, спецслужбы Белого Патроната тоже предпочитают атлас и бархат с канителью? Чтобы все сразу видели: идет тайный агент!
Во всяком случае, поэты здесь наряжались павлинами. Один взгляд на Венечку, то бишь Вениамина Золотого, графского любимца, мог развеять любые в том сомнения.
К стихам Лючано после инцидента на Кемчуге, стоившего ему трех лет жизни «под замком», относился с подозрительной опаской. Но Венечку слушал не без удовольствия.
Приснитесь мне в унылой тьме алькова. О, легиона девственниц скромней, Изнемогая в страсти, как в оковах, Приснитесь мне…