Кукушка
Шрифт:
Я вытерла. Она покачала головой. Я опять вытерла.
А потом – может, вы возразите, сочтя, что так поступит любая мать – она сделала нечто странно интимное: лизнула палец и принялась тихонько тереть мне подбородок. И пока она его терла – пятнышко упрямо не поддавалось, – я невольно ее разглядывала. Веснушки, контраст светлых волос и карих глаз… Только хотела спросить про галереи, как она вдруг произнесла:
– Вы очень приятно пахнете. Что это?
И снова, согласитесь, необычная интимность! При первой встрече сказать человеку про его духи… Я, однако, падка на комплименты и, видимо, просияла.
– Спасибо! Лайм и базилик,
Она улыбнулась. У нее были хорошие зубы, ровные и белые, как в рекламе.
– Роскошный запах!
Я тоже так считала, но очень приятно, когда на это указывают окружающие. Почему мы, женщины, льстим? Полагаю, это примитивная тактика выживания, потому что к ней прибегают все (с учетом того, где я оказалась, не все – одинаково успешно). Оглядываясь назад, думаю, что именно комплименты заставили меня закрыть глаза на явственные предостережения свыше. Какое убожество!
– Чем занимается ваша половина? – спросила она.
– Консультант по коммуникациям.
Этот ответ обычно кладет конец расспросам. Так произошло и теперь.
– А ваш муж?
– Жена, собственно говоря… Работает на телевидении.
На сей раз заткнулась я. Лесбиянка! Прямо глоток свежего воздуха! Этому району пойдет на пользу любое разнообразие. Школа с каждым годом становится белее и блондинистее, родители – однородными, с растущим числом мужчин в оранжевых вельветовых брюках и женщин с блестящими киношными волосами. Немедленно захотелось расспросить про детей: кто биологическая мать? кто отец? как они вас называют? Очевидные животрепещущие вопросы, которые мы боимся задавать. И менее очевидные: как она поняла, что лесбиянка? Ужасно любопытно. Я всегда была в доску традиционной, идея заняться любовью с женщиной меня никогда не прельщала. Я любила мужчин, их тело, непохожесть, напористость. Разумеется, ничего я не спросила – корчила из себя крутую, которой на все это решительно плевать.
– Красивая у вас челка… – добавила она. – Посоветуйте хорошего парикмахера! А то я совсем не знаю этот район.
Она поглаживала расстрепанные пряди, глядя на меня краешком глаза. Должна признаться, в тот день я была особенно неравнодушна к лести – недавно подстриглась и порядком комплексовала, очень подозревая, что смотрюсь а-ля тысяча девятьсот семьдесят четвертый, не в хорошем смысле. Парикмахерша несколько увлеклась, и, бросив напоследок взгляд в зеркало, я увидела свой профиль – конструкция смахивала на чуб ухоженной морской свинки.
– Конечно! Рядом с библиотекой неплохо стригут, – отозвалась я, нагибаясь, чтобы лучше видеть Энни, которая подозрительно слонялась туда-сюда – было у нее обыкновение подкакнуть где-нибудь в кустах. Дикий мой ребенок!
– Кстати, я Несс! – произнесла моя собеседница.
– Конни, – ответила я, пожимая протянутую руку.
Узы были созданы.
Сейчас кажется, что все это случилось давным-давно, в прошлой жизни. В те времена, завидя в вонючей подворотне скорчившегося бездомного, я беспечно думала: как тебя угораздило? Теперь я знаю ответ – проще простого! Люди полагают, что деградация идет постепенно, а на самом деле жизнь может круто измениться в одно мгновение. Причем совершенно случайно – например, когда кто-то вдруг решил переехать на Бакстон-роуд.
Глава 1
Смотрю в окно на голое, стонущее дерево и в который раз пытаюсь осознать свое состояние. Меня словно по ошибке положили не на то место; я понятия
Скрип-поскрип, стук-постук. Она уже рядом. Не могу оторвать взгляд от листка; боюсь, что он только того и ждет, чтобы отпустить ветку. Иногда по ночам так тревожусь, что встаю с постели, поднимаю жалюзи и ищу его глазами в оранжевом свете уличного фонаря за забором.
Скрипуха отпирает дверь, машинально стучит и, не дожидаясь ответа, входит. Мне плевать. Я могу делать перед ней что угодно. У нее добротные туфли на каучуковой подошве, она давно уже принесла элегантность в жертву комфорту. Скрипит тележка на колесиках. Скрипуха останавливается передо мной, и я вынуждена оторвать взгляд от дерева. Сегодня она особенно непривлекательна: лоб весь в буграх и пятнах, на опущенном уголке рта – простудка.
– Доброе утро, – невесело произносит она, протягивая лекарство и наливая воды из казенного пластмассового кувшина, который когда-то был прозрачным, а теперь покрыт изнутри серой пленкой.
Вода тепловатая и отдает пластиком. Глотаю таблетки.
– Больно, – замечаю я, с трудом узнавая собственный голос, такой он сиплый.
– Естественно, Конни.
Она стоит, я сижу. Моя голова на уровне ее плеч. Под мышками на голубой униформе темнеют пятна пота. Я сама известный потельщик и даю совет.
– «Перспирекс», для тех, у кого обильное потоотделение. Продается в аптеке. Попробуйте – помогает.
Она мало обращает внимание на то, что я говорю, а сейчас еще и пробегает краем глаза «Дейли мейл» на тележке. Ей не разрешено давать мне газеты.
– С какой стати я буду следовать вашим советам, Констанс? Кто из нас вечером возвращается домой, я или вы?
Хамка.
– Нельзя так разговаривать с посетителями.
– Вы не посетитель, – отвечает она не без сочувствия и протягивает мне две голубые таблетки.
Читает передовую статью под фотографией террориста с косматой бородой. А может, не террориста, а кинозвезды. Удивляюсь популярности образа религиозного фанатика. С каких это пор стало модным взрывать людей? Говорю точь-в-точь как мама.
– Кто-нибудь приведет ко мне мать?
– Вам не надоело прикидываться? – отвечает она, поднимая глаза.
Потом что-то вспоминает, наклоняется, до предела растягивая толстыми ляжками полиэстер брюк, и извлекает с нижней полки тележки хлипкий старенький ноутбук. Неодобрительно вздыхает и кладет рядом со мной на стол.