Кукушка

Скирюк Дмитрий Игоревич

— Матерь Божья!

Перед ним был травник по прозвищу Лис. Тот самый, чей портрет он рисовал по памяти когда-то для монаха-инквизитора.

Бенедикт почувствовал какую-то беспомощность и огляделся. Однако никто ничего не заметил: все сидели, уткнувшись в свои листы. Рем отвлёкся на его прерывистый вздох, но приписал всё холоду и вернулся к своему рисунку, и только белобрысый новичок, перед которым не было мольберта, обратил внимание на его смятение и теперь разглядывал Бенедикта в упор. Тот отвёл глаза и устремил взор на кафедру, где мэтр Лори как раз заканчивал свои пространные объяснения и собирался перейти непосредственно к вскрытию.

— Как видим, — бубнил он, тыча указкой, —

тело покрывают множественные следы побоев, синяки и мелкие раны. Это указывает на то, что незадолго перед смертью этот человек был бит дубинкою, а может быть, камнями или же упал с высоты, отчего и умер без покаяния, и тело его в настоящий момент служит нам наглядным, так сказать, пособием… Кхм-кхм! Да. Если приглядеться, мы увидим, что многие раны зажили, хотя не до конца. Есть также и более старые шрамы — вот здесь… здесь… и здесь, на виске. Да. Очевидно, его modus vivendi [101] был таков, что он неоднократно ввязывался, так сказать, в драки, что для него погано кончилось. Не следуйте его примеру, или вы окончите свои дни так же — на анатомическом столе, представляя собой, так сказать, натюрморт [102] … Кхм-кхм! Ну-с, а теперь приступим.

101

Образ жизни (лат.)

102

Nature morte (фр.) — букв, «мёртвая природа»

Он отложил указку, с тихим звоном взял из ящичка ланцет и повернулся к телу. По рядам пронёсся возбуждённый шёпот, школяры заинтересованно подались вперёд. Их, столько времени проживших посреди войны, было трудно удивить зрелищем каких-то побоев, вот вскрытие — совсем другое дело. Мэтр Лори отмерил вниз от шеи трупа пальцами сколько-то дюймов, поведал, сколько именно (все записали), и вонзил треугольное лезвие куда-то под грудину.

— Sitis attenti [103] , — комментировал он, — Для начала мы делаем продольный разрез сверху вниз по животу. Мышцы брюшины и косая фасция взрезаются легко, а грудиной мы займёмся позже — там понадобится пила или кусачки для хрящей. Так. А сейчас я… а сейчас… да что ж такое… а… э… Господи Иисусе!!! — Крик его заставил студентов оторваться от своих дел и взглянуть на кафедру, после чего все тоже разом завопили и повскакивали с мест, опрокидывая лавки и мольберты.

103

Будьте внимательмы (лат.)

Труп зашевелился! Это не было случайным сокращением мёртвых связок или мышц, нет, человек на столе открыл глаза, затем движением быстрым, как бросок змеи, перехватил занесённую руку хирурга с ланцетом, а другой рукой зажал разрез на животе, откуда начала сочиться тёмная густая кровь. Хватка «мертвеца» была тверда — мэтр Лори пытался вырваться, но ничего не мог поделать, лишь намочил штаны и хватал ртом воздух, словно рыба. Ассистент с грохотом уронил хирургический ящик и дал дёру; инструменты рассыпались по полу. Рем закатил глаза и повалился в обморок, прямо Бенедикту на колени, прочие ученики толкались и вопили, образовав у выхода кучу-малу. Шандалы попадали, свечи остались гореть только те, что на стенах. Герр Сваненбюрх с перекошенным ртом схватился за сердце и начал подниматься с кресла, но на полпути лишился чувств и рухнул обратно, потеряв башмак. Через минуту в подвале

воцарилась относительная тишина. Крики студентов раздавались где-то далеко на улице. Человек на столе открыл рот.

— А, господин Лори, если не ошибаюсь, — проскрипел он, опустил глаза и криво усмехнулся: — Безграмотный разрез… впрочем, для трупа сгодится. Только зря вы меня похоронили: я ведь не умер.

— Вы!.. вы!.. вы!.. — Мэтр Лори не мог больше ничего сказать, только повизгивал, как девственник на шлюхе, затем глаза его округлились, он тоненько вскрикнул и тоже потерял сознание.

С его падением в аудитории не осталось почти никого, кто мог соображать. Лишь белоголовый новичок никоим образом не среагировал на панику и остался сидеть как сидел, спокойно глядя на кафедру и человека на столе.

Он и ещё Бенедикт.

— Яд и пламя… — Травник сел и опустил ноги на пол. Отнял от живота окровавленную ладонь, посмотрел на неё и поморщился. Прижал обратно. Посмотрел на Бенедикта, на беловолосого и задержался на последнем. — Рутгер, ты? — позвал он и прищурился. — Я плохо вижу.

— Я, — откликнулся беловолосый. — Я так и знал, что ты устроишь что-нибудь подобное.

— Хрен да маленько я чего устроил, — выругался трав ник. — Думаешь, я стал бы столько ждать, когда б пришёл в себя? Чёрт… я весь закоченел. Что они со мною сделали?

— Забили палками. Я только и успел, что утащить твой посох.

— А тот мальчишка… жив?

— Жив, что ему сделается. Бегает. Вчера его видел.

— Это хорошо. Найди мне какую-нибудь одежду.

— Да раздень ты кого-нибудь! — огрызнулся поименованный Рутгер. — Хватит ходить в этой дурацкой рясе. Это ж надо было додуматься — лезть в город в таком виде!

— Некогда мне было переодеваться: счёт на секунды шёл! — рассердился в свою очередь Лис. — И нечего на меня орать. Парня хватанули по затылку, у него череп был проломлен, что мне оставалось? Я и так едва успел! В конце концов, я мог надеяться на снисхождение… — Он покачал головой. — Ах, что же стало с Лейденом, веротерпимым Лейденом, который укрывал отцов-пилигримов от преследований короля Якоба? В какую пучину ненависти и безумия бросает людей война!

Травник слез на пол, присел, перебрал валяющиеся инструменты, отыскал иглу, потом лигатуру, негнущимися пальцами заправил нить в ушко, уселся поудобнее и начал зашивать разрез на животе. Бенедикту впервые за весь вечер стало по-настоящему дурно. Он сидел ни жив ни мёртв и искренне надеялся, что его из-за мольберта не заметят. Однако мечтам этим не суждено было сбыться.

— Молодой человек… Да, вы, — окликнул его травник. — Идите сюда.

Бенедикт встал и на подгибающихся ногах спустился к кафедре.

— Подержите вот здесь, мне не хватает рук. — Лис указал пальцем. — Да, вот так. Очень хорошо.

Бенедикт прижал один край раны, Лис — другой и снова заработал иглой, благо, мэтр Лори не успел разрезать глубоко. Кожа травника была холодна как лёд. Бенедикт едва сдерживал тошноту.

— Как ваше имя? — спросил травник.

— Бенедикт… Бенедикт ван Боотс.

— Мне почему-то знакомо ваше лицо. Я где-то видел вас, но где — не помню. У вас крепкие нервы и ловкие пальцы, Бенедикт ван Боотс. Вы медик?

— Живописец.

— Редкостная выдержка для живописца. Можете убрать палец. — Травник завязал последний узелок, обрезал нитку с помощью ланцета и поёжился. — Ох, как же всё-таки здесь холодно… Дайте-ка мне взглянуть на ваш рисунок.

Из тупиковой комнатки за кафедрой, где покойников готовили к публичной препарации, показался Рутгер с ворохом тряпья.

— Эй, Лис! — позвал он. — Здесь твои ряса, башмаки и плащ. Нам повезло, что они раздевают жмуриков прямо тут. Одевайся — и ходу отсюда.