Кулинар
Шрифт:
Перекусив, Чинарский вытянулся на диване и открыл Дилана Томаса. Но читать не смог, мешали воспоминания о Надьке. Он видел ее улыбающееся лицо, кокетливый взгляд, вздернутый нос, слышал ее бойкий голос. Понемногу мысли стали путаться, лицо Надьки – расплываться, смех – затихать. Чинарского засасывало болото сна. Его сознание стало добычей причудливых образов, в хороводе которых мелькали Антонов, парень в плаще, водитель «Москвича», Мария Митрофановна. Валька, судорожно хохоча, скакала на Араксе, утомленный Дудуев качался на двугорбом верблюде, а сам он, Чинарский, волшебно
Глава XXIII
На Стивенс-роуд – таков неписаный закон здешней жизни – селится приличная публика. Среди живущих на этой широкой, ухоженной улице с небольшими уютными палисадниками, почтовыми ящиками возле коттеджей и цветочными горшками у дверей есть немало выходцев из России и Украины. Большинство эмигрантов уже вполне ассимилировались, разговаривают на квебекском французском или английском, не забывая своего родного языка и уснащая порой речь удивительными билинговыми конструкциями.
В одном из таких коттеджей – с парадной лестницей, тарелкой спутниковой антенны на крыше, с верандой – жили мать и дочь. Валерия Константиновна работала в местном банке, Екатерина заканчивала колледж. Ей было двадцать четыре года. На следующий год она планировала поступить в Монреальский университет, на факультет театральных искусств. Ее привлекала карьера театрального критика и рецензента.
Валерия Константиновна поначалу шокировала общественность своей приверженностью идеалам свободной любви. Она отвергла всех до одного засидевшихся женихов пригородной зоны и, пренебрегая расхожей моралью, сожительствовала с молодыми людьми из Торонто и Монреаля. Через год с небольшим интерес жителей со Стивенс-роуд к Валерии Константиновне поутих, местные женихи успокоились и даже избегали колкую на язык «beautiful russian».
Утренняя почта не приносила ничего, кроме рекламных проспектов, газет и журналов. В эпоху компьютеров и мобильных телефонов письма выглядят смешным анахронизмом. Телеграмма похожа на факс, только идет дольше и приносит ее почтальон. Под роспись, как и заказное письмо.
Катя расписалась в регистрационном журнале и вернула ручку почтальону. Тот оседлал свой спортивный велосипед и поехал дальше.
Поначалу Катя не могла понять, что написано на узком клочке бумаги, так как не удосужилась снять наушники. В ушах протяжно стонал Оззи Осборн. Только увидев российский адрес, она сообразила, от кого телеграмма. Мать была уже на работе, да и Кате нужно было срочно ехать в колледж, а потому, прочитав телеграмму, девушка сунула ее в карман джинсового комбинезона и принялась складывать учебники в свой рюкзак. Ни занятия, ни общение с подругами, ни настойчивые ухаживания Марка Осфилда, ни привычное равнодушие Жана Солерна, причинявшее Кате боль, не могли рассеять охватившее ее недоумение. Она ждала сообщения о ком угодно, только не о своем брате.
Имя Марии Митрофановны, казалось, вынырнуло из мира детских сказок. Катя поймала себя на мысли, что перестала думать об этой немного неуклюжей сердобольной
Она не стала звонить Марии Митрофановне, решив посоветоваться с матерью. Тем более что телефонный номер бывшей домработницы был в записной книжке Валерии Константиновны.
Катя возвращалась из колледжа на стареньком «Додже» и все думала о брате. Как прореагирует мама? Она так поглощена своей личной жизнью! Но все же Александр – ее сын…
Въехав в гараж и увидев принадлежащий матери «Крайслер», она удивилась. Обычно Валерия Константиновна возвращалась домой позднее.
В холле звучала музыка – венгерские вариации Брамса. Валерия Константиновна крутилась перед зеркалом в вишневом костюме. Юбка туго обтягивала ее круглые бедра, вырез жакета в форме сердца глубоко открывал грудь.
– Как тебе? – обернулась она к дочери. – Что это ты такая пасмурная?
– Ты уходишь?
– Да, у меня деловое свидание в Торонто. – Валерия Константиновна снова повернулась к зеркалу.
Она трогала руками плоское золотое колье, отсвечивающее солнечными змейками на ее рельефных ключицах.
– Не видела у тебя этого костюма, – сказала Катя.
– Подарок, из Монреаля, – похвалилась мать.
– Я получила телеграмму от Марии Митрофановны. – Катя смотрела на мать укоризненным взглядом. – Саша серьезно болен.
«Саша» она выговорила с трудом. В горле у нее защипало.
– Болен? – Мать замерла от неожиданности.
Было непонятно: то ли ее так огорчила болезнь сына, то ли она вспоминает, кто такой вообще этот Саша.
– Мария Митрофановна просит нас приехать. – Катя выложила телеграмму на овальный стол из орехового дерева.
– Приехать? – Валерия Константиновна непонимающе уставилась на дочь.
– Он серьезно болен, – со значением проговорила Катя.
– Но чем? – хлопала глазами Валерия Константиновна.
– Она не написала. Если тебе не трудно, прочти сама. – С этими словами Катя плюхнулась на заваленный подушками диван.
Валерия Константиновна взяла телеграмму.
– Но я не пойму… – бросила она листок обратно на стол, – как это могло произойти?
– Я тоже, – вздохнула Катя. – Ну, так что мы будем делать?
– Я не могу вот так все бросить! – спохватилась Валерия Константиновна. – У меня работа…
– А у меня колледж, – насупилась Катя. – Но есть все же вещи, которые поважнее работы и учебы.
– И что ты предлагаешь? Собрать вещи и лететь?
– Не знаю. Но если так обстоят дела… – Катя задумалась. – Думаю, два-три дня нашего отсутствия не будут иметь катастрофических последствий.
– А что я скажу руководству банка? Ты же знаешь, как трудно найти работу в этой дыре! – воскликнула Валерия Константиновна.
– Но может ведь быть уважительная причина! Объяснишь все как есть, – упорствовала Катя.
– Я тебя не узнаю, – усмехнулась Валерия Константиновна. – Еще недавно ты ничего о брате и слышать не желала!