Кулон на счастье
Шрифт:
В прихожей деревенская мебель, крашенная в голубой цвет - лавка и старый шкаф-горка, за стеклянными дверками тарелки с васильками. Под лавкой калоши и валенки, на лавке - круглые коврики из треугольных лоскутков.
Евдокия выглянула в прихожую, улыбнулась:
– Варенька, как хорошо, что ты пришла. Спасибо тебе большое!
– Ну что вы, Евдокия Леонтьевна! Вы же знаете, я не могла не прийти.
Евдокии еще нет и пятидесяти, но выглядит она старше. Все из-за смерти сына. Этот год дался ей нелегко. Впрочем, она не сдалась. Никогда
Сейчас, очевидно, готовила. Руки были в муке.
– Проходи в кухню. Чаем тебя угощу. На улице такая стынь, ууу! Я вот, чайник вскипятила. А что это за молодой человек был с тобой? Что-то я его не припомню.
Я поспешила снять обувь. Евдокия, конечно, сказала бы, чтобы я проходила так. Но ей тяжело мыть полы.
– Его зовут Виктор. Он помог мне с сумками.
Какое же было облегчение - поставить ношу на лавку. Осторожно, чтобы яблоки не раскатились.
– Вот и я говорю. Что ты такие тяжести таскаешь?! Ну что я, до завтра не подожду?
– Так тут еще для бабы Клавы. И вот, мне яблоки подарили. Хотите, угощу?
– Сереженька очень любил яблоки...
Мы прошли в маленькую кухню. Евдокия засуетилась, разливая воду в голубые чашки. Она любит гостей. Так и не привыкла к одиночеству.
У нее одна больная тема, к которой всегда сходятся все мысли. Она точно знает, где и как Сережа погиб. И с охотой рассказывает. Раньше я стеснялась расспрашивать, и лишь недавно поняла, что ей нравится говорить о сыне. Ей важно, чтобы о нем помнила не только она одна.
– Мне из госпиталя пришло большое письмо от его, Сережиного, однополчанина. Вот он, на фотографии. В письме он все-все подробно рассказал. Они ведь там вместе были... Сереженьку моего ранило осколком, а его товарищ в том бою и сам пострадал, а его на себе из-под обстрела вынес... Они потом на соседних койках в городском госпитале оказались. Вот только Сережи не стало, а его товарищ на поправку пошел. И позже прислал мне Сережины вещи, что в карманах нашли. Мою фотографию, письма. Ключ от дома. Он его всегда носил с собой... и вот это. Дорогая вещица. Не знаю уж, откуда Сережа ее взял.
Я еще летом обратила внимание, что Евдокия Леонтьевна частенько носит на шее небольшой, но очень красивый кулон из серебра, с рубином в центре. Не прячет, но и напоказ не выставляет: если выходит со двора, то убирает под одежду.
– Я ведь сначала думала, продам. Все боялась, что будет он мне о плохом напоминать. А оказалось наоборот. Смотрю на него, и словно с сыном разговариваю...
2
***
Мы шли вдоль высокого берега Волги. Виктор молчал. Смотрел себе под ноги. Холодный ветер заставил меня намотать на шею бурый от старости, но теплый
Наверное, я в нем выгляжу как одна из тех одинаковых мрачных, рано постаревших женщин, которых каждый день встречаю в очереди. Они как тени, и я как тень.
Еще десять минут назад Виктор оживленно рассказывал про дома на набережной. Но чем дальше мы отходили от Татарской, тем мрачней он становился, а потом и вовсе замолк.
– Пошли вниз?
– предложила я.
– Там, наверное, меньше дует.
– Пойдем. Есть там одно место... Раньше стояла барская усадьба восемнадцатого века. Сейчас от нее уже ничего не осталось, кроме яблоневого сада. Он небольшой, деревьев десять всего. Но зато какие там яблоки! Самые вкусные в городе.
От усадьбы осталось больше, чем от Покровской церкви. Фасад с окнами, сквозь которые видно небо. Деревянный сарай у покосившегося забора. И яблони. Это красиво - темно-серые, покрытые инеем стволы и красные яблоки.
Только рвать их мне уже не хотелось.
– Она как будто горела. Усадьба. Вон, наверху, следы огня. А раньше было не видно. Варь, ну ее к лешему, эту прогулку. Я же вижу, вам неуютно. Только не понимаю, из-за погоды, или вы просто не решаетесь сказать, что я - никудышный экскурсовод и плохая компания.
– Почему вы оказались в Озерцовской больнице?
– Не имею права рассказывать. Будем считать - несчастный случай на производстве. Что называется, и на старуху бывает проруха.
– Воевали.
– Да. Но давайте лучше о вас. Вы ведь впервые в Энске?
– Скорей всего, да. Но мне здесь как-то... неуютно, что ли. Как будто темно.
– А мне всегда казалось, что Энск - светлый город. Зеленый. Голуби кругом. И знаете, до нашей встречи он мне именно таким и казался. Правда, с поправкой на осень и плохую погоду. Но сейчас...
– Сейчас вы считаете, что заразились мрачным настроением от меня.
– Нет, Варь. Что-то происходит с самим городом, с нами, его жителями... Но я не могу понять, что!
– Он усмехнулся.
– Не могу почувствовать.
Мотор автомобиля мы услышали издалека, и даже отошли к заборам, чтобы земля из-под колес до нас не долетела. Но оказалось - зря.
Забрызганная свежей грязью черная «Эмка» резко затормозила в нескольких метрах от нас. Я хорошо разглядела солдатика за рулем - молодой совсем парнишка, наверное, только успел школу окончить.
Распахнулась задняя дверца. Из машины вышел высокий подтянутый мужчина лет сорока. Армейские галифе, сапоги, короткое кожаное пальто и кожаный же военный картуз с красной звездой. Взгляд холодный, с легким прищуром. Аккуратные усики. Черные.
– Виктор Алексеевич Цветков?
– Так точно. Цветков.
– Капитан Максимов Артем Мамедович, Главное управление государственной безопасности, следователь по важнейшим делам.
– Чем могу служить?
Следователь по важнейшим делам недовольно поморщился.