Культура, стремящаяся в никуда: критический анализ потребительских тенденций
Шрифт:
Современные потребкультовые неженки есть выродки своих предков, принадлежащих к поистине героическим эпохам. Геройство побед и великих открытий сменяется потребительством. Можно сказать, происходит своеобразный цивилизационный откат как крайне регрессивная тенденция. Причин ему много, и упрощение образования является одной из них. Каждое новое поколение отличается все меньшим интеллектуальным и нравственным потенциалом.
Недавно правительство проявило инициативу перевести на коммерческую основу в том числе школы. Кроме как к поддержанию растущего социального расслоения, ни к чему хорошему это не приведет. Платное образование в школе — это не просто нонсенс, а удар по населению. Такие проекты вполне указывают на незаинтересованность власти в общедоступности образования. Представители власти предложили реформировать школьную систему так, чтобы в результате бесплатными остались только четыре «основных» предмета: физкультура, основы безопасности жизнедеятельности, история и гражданское воспитание. А куда денут математику, литературу, физику, химию и
Русскую литературу, которой зачитывается весь мир, предложили удалить из ЕГЭ; мол, технарям литература не нужна. Ну, конечно, не нужна, если следовать логике Фурсенко о необходимости появления квалифицированного потребителя, который, добавлю от себя, будет лишен национальной культуры. Отказ от русской литературы равнозначен отдалению от русской культуры и потере отечества. Литературу, как и многие другие предметы, нельзя формализировать, доводя до тестового уровня, и сдача ЕГЭ по литературе извращает саму литературу, придает ей карикатурный вид. Но если уж приняли ЕГЭ, лучше литературу сдавать тестом, чем вообще не сдавать. Кажется, ни один нормальный человек не выдумает такой инверсивный проект образования и над крепнущими умами, и тем более не предложит публично его реализацию. Рожденная в лоне партии власти идея кастрации школьного образования, сведения его к четырем «самым нужным» предметам, а также многие другие одобренные в партии власти антиобразовательные проекты определенным образом характеризуют эту партию. И в обсуждении этих инициатив нет места «аргументированным» лингвистическим оборотам, которые так любят подлые проправительственные холуи-интеллектуалы, типа: «в любой проблеме можно найти не только минусы, но и плюсы», «давайте рассмотрим этот вопрос с другой стороны», «категоричность только мешает объективности» и т. п. У этой инициативы нет никаких других сторон и в ней нельзя найти никаких плюсов. Она совершенно однозначна, и объективность моей оценки построена на категоричности, а не на ее отсутствии.
Еще «реформаторы» призывали сократить школьную нагрузку на 40 %, так как, мол, дети усваивают учебный материал только на 60 %. Интересный подход, который совершенно не учитывает то, что проблема неуспеваемости будет актуальной всегда, хоть даже на 90 % сократить школьную программу. Предположим, что такое сокращение проведем, а что дальше? Дальше выяснится, что дети все равно не успевают. И тогда опять резать? Нельзя подстраивать учебную программу под интересы учащихся и нельзя скрывать свои предложения за мифом о том, что якобы дети не способны постигать учебный материал. Раньше были способны, а теперь, видите ли, нет. Так что проблема нашего образования заключается не только в его коммерциализации, но и в сознательной редукции. В США сознательную редукцию образования оправдывают феминизмом и пресловутой толерантностью. Поскольку большинство женщин и негров с трудом постигают точные науки, образовательные стандарты пришлось снижать, чтобы не допустить дискриминации по половому признаку; учебная успеваемость должна быть примерно одинаковой у всех, а для достижения такого равенства пришлось снижать требования. Хорошо, что в России толерантность, взращенная на почве декларируемой борьбы с расизмом и сексизмом, пока не зашла так далеко.
Если подобные решения будут приняты, они ознаменуют собой перечеркивание вековых традиций российского образования и снижение образовательного уровня школьников, что приведет к полной потере Россией былого конкурентного преимущества перед другими странами. Вместо сокращения учебной нагрузки, вместо еще большего оглупления итак не далеких школьников следует создавать условия, при которых образование приобретет ценность и российские мозги найдут достойное применение у себя на родине. Наконец, необходимо сделать так, чтобы не дети существовали для системы, а система для детей и чтобы они были не порождением культуры потребления, а будущая высокая культура, пришедшая на смену потребительству, стала порождением сегодняшнего образования.
Глава 7.
Взаимосвязь культуры потребления и политического конформизма
Выше мы сказали о том, что культура потребления рождает огромное неравенство, причем как на социальном, так на экономическом и политическом уровнях. Меньшинство оказывается наверху, а большинство — на дне, и разрыв между верхом и дном становится все более и более значительным. В результате сильнее актуализируется проблема преступности, самоубийств, наркомании и алкоголизма. Хоть ни наркотики, ни алкоголь не входят в арсенал потребительства (пожалуй, только сверхдорогой алкоголь), тем не менее они являются следствием статусного разрыва. Молодежь, которой некуда себя деть, которая утратила условия для самореализации, которая осталась неконкурентоспособной на рынке труда, которая чувствует себя исключенной из якобы всеобщего благоденствия, находит в этих формах аддикции успокоение. Несмотря на то, что преступность и социальная апатия имели место в любые исторические эпохи и в той или иной степени проявляли себя в любых общественных формациях, неравенство, порожденное потребительскими тенденциями, создает для них благодатную почву и основу для их дальнейшего роста, а потому неравенство имеет смысл
Социальная поляризация, появившаяся в результате рыночных реформ и засилья в ментальном пространстве потребительской идеологии, рождает и поддерживает теневую экономику, которая как система взаимосвязанных экономических отношений имеет место вне рамок действующих законов и оказывается недоступной контролю. Теневая экономика, сращиваясь с политикой, образует теневую действительность, невольной жертвой которой выступают не отдельные индивиды, а все общество в целом. Теневые политика и экономика угрожают стабильности правовой системы, конституционных основ государства, создают некое парагосударство, деятельность которого противоречит общественной морали и праву. Это парагосударство поддерживает коррупцию на самом высшем уровне, нивелирует систему разделения властей, уничтожает демократию, создает ангажированные суды и правоохранительные органы, защищающие данную форму власти от народа. Государство пусть не полностью, но частично трансформируется в свой эрзац.
Конечно, помимо распространившейся культуры потребления есть и другие причины далеко не благополучной экономико-политической ситуации в стране, ознаменовавшей собой небывалый рост коррупции, политических судебных процессов, подвластности СМИ и других социальных институтов. Сложившийся «порядок» сопряжен с отсутствием должного уровня правосознания в среде российского общества, которое вследствие этого назвать гражданским нельзя. Меркантилизм, индивидуализм без всякого интереса к общественным событиям, патернализм как склонность перекладывать ответственность на «царя-батюшку» — качества, которые, к сожалению, свойственны большинству российского народа. Именно они являются барьерами для роста правосознания. Эти качества вполне укладываются в потребительскую этику, а потому последнюю стоит считать одной из самых главных причин господства в России власти, далекой от демократичности, ущемляющей права людей, которые, несмотря на властный произвол, не спешат менять сложившуюся ситуацию, а вместо этого продолжают послушно к ней адаптироваться.
«…Человек как родовое существо, имея лишь одну нишу своего обитания — культуру, сегодня оказался во власти диктатуры рынка, превращающего все живое в товар, а чаще всего — симулякр товара. Но идея вещи, тем более как товара, каким бы полезным и эстетичным он не был, в любом случае не может быть основой человеческой жизни. Утверждение потребительского духа, особенно в мире культуры, рождает метафизику опустошения как идеологию уничтожительного по своей сути частного бытия»[114]. Это частное бытие и есть пристанище современного обывателя, конформиста, который в своей жизни видит только воплощенное в вещизме потребительское счастье.
Как отмечается, при низком культурном уровне социума рефлекс подражания создает условия для возникновения тоталитаризма; именно поэтому, понимая опасность, в республиканском Риме выбирали диктатора только в критических случаях и только на полгода[115]. Создается впечатление, что в некоторых (политических) аспектах античный полис был более продвинутым, чем современный постиндустриализм. Феномен добровольного принятия диктатуры заключен, естественно, не только в абстрактной культурной бедности людей, но и в их страхе перед одиночеством, перед свободой и ответственностью, которые воспринимаются уже не в качестве привилегии, а в качестве обузы. Массы не хотят делать выбор и нести за него ответственность, и жадные до власти политики с удовольствием потакают этой потребности масс, а вместе с тем и народ стараются лишить выбора и взять контроль над важными процессами в свои руки. Соответственно, по демократии бьют как политики, так и массы; народ, желающий демократических преобразований, при такой атаке ничего поделать не может. И когда его часть массифицируется, атака на демократию только усиливается, а контрудар — ослабевает.
Прежде всего во времена серьезных социальных потрясений недальновидные люди начинают требовать сильной руки, не подозревая, что это требование выражает желания фашизма как крайней формы подавления личных мнений и свобод[116]. Они не знают, как следует распорядиться своей свободой (и ответственностью, без которой свобода невозможна), и перекладывают право выбора на сильного лидера, после чего, беспрекословно ему подчиняясь, следуют за ним, руководствуясь примитивным рефлексом подражания; все это напоминает животное стадо, нежели цивилизованное общество. Мы жаждем наших цепей! — безмолвно кричат массы, и этот молчаливый крик слышен во всем громадном здании тоталитаризма, он раскатывается по всей цитадели закрытого общества, в котором нет места гражданским свободам. Их не пугают цепи и решетки, их пугает свобода, их привлекает безопасность и порядок, которые гарантирует власть. Поэтому неудивительно, что некоторые несвободные совсем не хотят избавиться от своих цепей; это наглядно показано в фильме «Пролетая над гнездом кукушки» на примере душевнобольных, которые противились попыткам главного героя вывести их на свободу. Когда лошадь теряет свою привязь, она впадает в панику. Ибо привязь — это признак устойчивости, исчезновение которого приводит к пугающей неопределенности. Несвобода позволяет вернуть порядок и связанную с ним устойчивость. Неудивительно, что средний россиянин в соответствии с неким психологическим консерватизмом предпочитает неприязненно относиться к любым исходящим от оппозиционных групп призывам; статус-кво ему представляется намного меньшим злом, чем перемены.