Культурная революция
Шрифт:
И вовсе не случайно Лев Дуров начал свою книгу «Байки на бис» с эпиграммы Валентина Гафта: «Актер, рассказчик, режиссер, / Но это Леву не колышет, / Он стал писать с недавних пор, / Наврет, поверит и запишет…» И продолжил: «…Смею вас уверить, мои байки на 100 процентов правдивы. Хотя и эпиграмма Гафта правдива, как все его эпиграммы. Такое вот противоречие…» Это противоречие – между реальным бытием и магическим пространством искусства – рождало властный импульс творчества, которое было смыслом его жизни.
Декабрь 2021
«Блаженное, бессмысленное слово…»
В Риме в Российском центре науки и культуры откроется двухдневная конференция «Сергей Аверинцев: связь между культурами и историческими эпохами». Похоже, организаторы этого высокого интеллектуального
Впрочем, наследие С. Аверинцева, масштаб его личности столь велики и существенны, что для каждой попытки вновь осмыслить их значение – для всех нас вместе и для каждого в отдельности – нет необходимости полагаться на магию чисел. Прежде всего потому, что, по воспоминаниям Натальи Трауберг, уже в нынешнем столетии он «повторял, что не снят ни один из вызовов XX века». Его мучило, что человек в конце XX века «находится в ситуации утраченного места. А когда нет места, нет и тонуса, нет дерзости, бунта, мятежа». Он сетовал, что об этих вызовах никто не хочет вспоминать. Но чем больше времени проходит с момента его смерти в 2004 году, тем чаще вспоминают и об этих вызовах, и о том, как их пытался разгадать сам Сергей Аверинцев. Недавняя книга Ольги Седаковой «Сергей Сергеевич Аверинцев: Воспоминания. Размышления. Посвящения» – одно из ярчайших тому свидетельств. Попыткой ответить на эти вызовы станет и римская конференция, в которой примут участие серьезные светские и церковные интеллектуалы, – митрополит Корсунский и Западноевропейский Антоний, председатель Папского комитета по историческим наукам отец Бернар Ардура, академики РАН Александр Чубарьян и Сергей Карпов, главный редактор «Большой Российской энциклопедии» Сергей Кравец, доктор Франческо Браски и другие.
Жизнь и судьба Сергея Аверинцева счастливым образом соединились в его многочисленных книгах, лекциях, переводах и, наконец, в поэтическом наследии, где особое место занимают «Духовные стихи». Не ангажированный политическим диссидентством, признаваемый советской властью как выдающийся ученый, он сохранял социальную чистоплотность и ту внутреннюю свободу, которая позволяла ему делать самостоятельный выбор в самых сложных предлагаемых обстоятельствах. Его статья «Христианство», опубликованная в 1970 году, в пятом томе, завершающем «Философскую энциклопедию», ошеломила не только партийных чиновников, но и деятелей Русской православной церкви. Этот научный текст обладал всеми высокими качествами религиозной проповеди.
Само название конференции весьма характерно для «метода Аверинцева»: он рассматривал мировую культуру как некий непрерывный диалог, взаимную рефлексию, если не взаимную зависимость, то в любом случае взаимную связь. Он вовсе не случайно повторял мысль философа Генриха Якоби: «Без “ты” невозможно “я”». Ольга Седакова вспоминает лекции своего наставника: «Впечатление почти фокуса: он вытаскивает одну нитку, и вокруг нас заплетается вся мировая культура – такая, какой она была во времена Гёте, культура Афин, Иерусалима, Рима…» Сергей Аверинцев называл себя «средиземноморским почвенником». Владея множеством живых и «мертвых» языков, занимаясь греческой и римской античностью, поэтикой раннего византийского Средневековья, литературой Ветхого Завета, он относился к древним текстам как к некоей праоснове современного мышления. «Долг филологии состоит в конечном счете в том, чтобы помочь современности познать себя…» Не могу отделаться от постоянного желания цитировать сочинения самого Сергея Аверинцева – любые мои комментарии будут лишены его научной глубины и художественной метафоричности. И, что еще более важно, – религиозного озарения.
Его вера была глубокой и непоказной. Его дружба с отцом Георгием Кочетковым еще в большей степени повлияла на его светское и духовное творчество. Вовсе не случайно С. Аверинцев переводил произведения поэтов, для которых слово обладало религиозным светом, – Клоделя, Рильке, Гёльдерлина. В предисловии к его трудам о литературе Ветхого Завета протоиерей Леонид Грилихес обратит внимание на то, что его осмысление библейских текстов – это размышления
Он не очень любил слово «культура», справедливо утверждая, что древние греки чаще говорили о воспитании («пайдейя»). «Только уж очень наивным людям могло даже в наивные времена померещиться, будто это воспитание благонравия, – а затем появились тоталитаризмы со своими воспитательными прожектами, возведшими мертвое благонравие в небывалую, невиданную степень; но если мы в антиавторитарном задоре отменяем сам по себе императив воспитания, мы должны чувствовать, что крушим позвоночник культуры – ту вертикаль неравноправных ценностей, которою культура держится в состоянии прямохождения…» Сергей Аверинцев, избранный председателем международного Мандельштамовского общества, не случайно посвящает воспитанию отдельный пассаж в статье «Так почему же все-таки Мандельштам?». Их роднит то ребяческое непосредственно чувственное и благоговейное отношение к миру, которое они сохраняли до последних дней своей жизни. Их роднит священное отношение к слову, которое упорядочивает хаос бытия.
Декабрь 2021
Европейский концерт
В здании Третьяковской галереи на Крымском Валу открылась выставка современных художников Европы, над созданием которой несколько лет работали кураторы и эксперты из Германии, России, Франции и Финляндии. Задуманная председателем правления боннского Фонда искусства и культуры Вальтером Смерлингом, она получила поддержку руководства «Петербургского диалога» – Виктора Зубкова и Рональда Пофаллы. Оценив его политическое значение, свой патронат этому европейскому проекту согласились дать президент Российской Федерации Владимир Путин, президент Федеративной Республики Германия Франк-Вальтер Штайнмайер и президент Французской Республики Эмманюэль Макрон.
«Российская газета» освещала ее берлинскую премьеру в здании бывшего аэропорта Темпельхоф. Авторы экспозиции в Третьяковской галерее нашли свой подход к архитектуре выставки, представляющей 90 художников из 34 стран, по-своему расставили акценты, при этом не изменив ее сути, – сходство проблем, с которыми сталкивались и продолжают сталкиваться европейские художники во второй половине XX и начале XXI веков, не отменяет множественности и многообразия в попытках их осмысления. И хотя просвещенные историки искусств могут дать характеристики тем эстетическим течениям, которые составляют мозаику культурной деятельности во второй половине XX и в первые десятилетия XXI века, они понимают, что творчество настоящих талантов не укладывается в прокрустово ложе интеллектуальных доктрин. В Германии эту выставку называли «Единство в многообразии», а в одном из московских плакатов между этими двумя словами появилась точка. Но точка не отражает существа этого проекта. Между этими двумя словами не должно быть барьера. Я вовсе не собираюсь заниматься поиском стилистических ошибок, в данном случае попытка найти точное соотношение в названии выставки отражает поиск смыслов.
Время крутых исторических поворотов провоцирует новые вызовы, в которых угадываются вечные вопросы о судьбе человека и человечества. Здесь нет простых ответов, хотя современным художникам свойственна дидактичность, назидательность даже в самых зашифрованных эстетических практиках. Многие из них существуют в пограничье искусства и прямого социального высказывания, нередко не замечая глубинного различия между ними.
Именно поэтому интерпретация подчас бывает важнее самого художественного жеста. При этом выдающиеся современные мастера никогда не покидают пространства творческой реальности, их произведения не исчерпываются игрой ума, они всегда озарены вдохновенными прозрениями, природа которых по-прежнему темна и загадочна, что бы ни говорили по этому поводу нейрофизиологи. И эти поистине выдающиеся произведения Ильи и Эмилии Кабаковых, Ансельма Кифера, Моны Хатум, Кристиана Болтански вызывают то душевное волнение, которое не нуждается в рациональном толковании. Именно в московской редакции выставки они приблизились к зрителям. Стандарты советской архитектуры 1960 годов, ограничивающие высоту пространства, сделали эту выставку куда более интимной, чем берлинская, где размах аэровокзала 1934 года, созданного в «большом имперском стиле», поглощал масштабы художественных произведений, созданных после Второй мировой войны.