КУНЦЕЛЬманн & КунцельМАНН
Шрифт:
— Как это?
— Напишу на старом холсте, разотру краски по старым рецептам. Обратная сторона не менее важна, чем лицевая. У старых холстов, во-первых, нет апертур, во-вторых, тогда не пользовались крахмалом…
— И где ты возьмёшь такой холст?
— Туглас оставил несколько дюжин старых полотен. Работы забытых деревенских любителей… когда предстояла ответственная реставрация, он сначала пробовал на них.
Весь этот разговор напомнил Виктору их беседы в лавке на Горманнштрассе много лет назад.
— Вот оно что… Но почему бы тогда не подменить оригинал на копию? Пусть в музеях и у собирателей останутся копии — им же не придёт в голову проверять их подлинность?
— Во-первых, как мы объясним покупателю, что на рынке есть дубликат картины? Во-вторых, если мы наплюём на объяснения, то вынуждены будем продавать скупщикам краденого за десятую часть
— Разоблачать подделки?
— Хотя бы! И помогать покупать искусство за рубежом — по разумным ценам… Подлинного Менцеля, к примеру, — сказал Виктор с нажимом.
Георг широко улыбнулся:
— Я тебя понял. И подлинногоЭренштраля для некоего торговца картин в Германии — по старым рецептам, на старом холсте. Мне почему-то с трудом в это верится… впрочем, попробуй переубедить.
Написать что-то на старинном второразрядном полотне и создать «вновь открытую» работу мастера Виктору было не так уж трудно, был бы подходящий мотив. Проблема была в другом — красочный слой при этом станет неестественно толстым. Новые краски проникают вглубь и действуют на подмалёвок — во-первых, могут появиться смещения в структуре, а во-вторых, живопись может потерять стабильность, поскольку старый красочный слой никуда не делся. Можно, конечно, попытаться снять старые краски пемзой. Это потребует ангельского (или дьявольского?) терпения, потому что всегда есть опасность повредить сам холст, и огромного труда — шлифовать и шлифовать, как краснодеревщик, наждачной шкуркой с постепенно уменьшающимся зерном… но может оказаться, что игра стоит свеч.
— А нельзя ли отмыть холст? — спросил Георг, выслушав его объяснения. — Щёлочью или каким-нибудь моющим средством?
— Нет, нельзя, потому что по закону капилляров растворители образуют тонкий слой на поверхности, и это легко разглядеть с обычной лупой.
Виктор решил попробовать разные методы и начал работать одновременно с несколькими полотнами. На двух повреждённых картинах в стиле барокко из запасов Тугласа, написанных какими-то неизвестными деревенскими художниками, он воспроизвёл новый мотив в стиле Эренштраля, прямо рядом со старым.
— А что делать с подписью? — спросил Георг. — Давай представим, что мы решили поставить имя Эренштраля.
— Счистить старую, зашпатлевать, загрунтовать и расписаться.
— А почему не просто закрасить?
— Потеряем баланс. Лучше записать старую подпись листвой или каким-нибудь орнаментом, а имя Эренштраля поставить в другом месте. Может быть, даже на обороте.
— Ты говоришь как-то не очень убеждённо.
— Потому что это может вызвать подозрения. У меня бы вызвало. Лучше всего процарапать новую подпись иглой…
— И проткнуть полотно… это, по-моему, вредительство…
— …а потом нанести краску мастихином. Новое имя как бы погружается в полотно четырёхсотлетней давности и не смешивается с окружающими красками. Ещё надо повозиться — убрать старый лак и нанести новый.
Георг открыл было рот, но Виктор его опередил:
— Знаю, знаю, что ты думаешь — а почему бы не купить похожего на Эренштраля художника, поменять подпись — и бац! Цена возрастает вдесятеро, и мы экономим кучу времени и работы. Но так не годится. Мы собираемся продавать картины знатокам — крупным коллекционерам или музеям. Работа должна быть идеальной… более чем идеальной. Не должно остаться ни одного вопросительного знака. Короче говоря, такие понятия, как «оригинал» и «подделка», должны потерять всякое значение.
Виктор выбрал для дебюта именно Эренштраля по нескольким причинам. Старый придворный художник был известен за границей, но не в первых рядах, поэтому настоящих экспертов по его творчеству было очень мало. Для основательной экспертизы, пояснил Георгу Виктор, покупатель всё равно будет вынужден привлекать шведских специалистов, а скорее всего, именно его, Виктора, поскольку он считался главным знатоком Эренштраля. Далее, Эренштраль родился в Германии, так что можно рассчитывать на определённую историческую сентиментальность у коллекционеров. Цены на его картины не запредельные, это тоже оказывает на коллекционеров умиротворяющее действие. И конечно, важно и то, что большинство оригиналов, из тех, что они собирались копировать, находятся в его мастерской — или недавно
161
Импасто( итал.impasto, дословно: тесто) — густое наложение красок, нередко употребляемое в живописи, в особенности для усиления светового эффекта.
Следующие несколько недель Виктор безвылазно просидел в ателье. С точки зрения Георга, его состояние более всего напоминало заболевание, название которому наверняка можно было найти в любом психиатрическом справочнике. Он экспериментировал с холстами и красками так сосредоточенно, как никогда раньше, даже в годы на Горманнштрассе в Берлине. Он был словно в трансе, бродил, бормоча что-то себе под нос, по мастерской, потом, будто получив какой-то импульс из подсознания, хватался за кисть и начинал работать. Он был похож на одержимого алхимика: с безумным взглядом измельчал пигмент, а потом начинал растирать краски в абсолютной тишине, словно бы малейший звук мог вмешаться в колдовство и нарушить его. Он пробовал им самим изготовленную новую фракцию бузинного масла, которая, по его мнению, должна была лучше сочетаться с отвердителем, испытывал новые методы получения трещинок, которые могли бы имитировать кракелюры на полотне семнадцатого века. Несколько раз он начинал всё сначала, меняя перспективу или порядок письма… Он добивался совершенства.
Была ещё одна проблема — добиться той же степени затвердения красочного слоя, что на полотнах Эренштраля была достигнута их четырёхсотлетней жизнью. После нескольких неудачных попыток с клеем он набрёл на мысль использовать бакелит [162] . Виктор смешивал пигменты с фенолом и формальдегидом, добавляя отвердитель в тот самый миг, когда накладывал краску. После этого холст помещался в печь — он чисто интуитивно выбрал температуру сто десять градусов и два часа, не произнося ни звука, ждал результата. Поначалу Георг не понял, что произошло, но когда Виктор обернул полотно вокруг газового баллона и снова развернул, Георг с изумлением увидел, что картина покрылась мелкими трещинками, совершенно неотличимыми от кракелюр на подлинниках, ждавших тут же, в мастерской, очереди на реставрацию. Виктор, словно маг, вызвал к жизни и запустил процесс высыхания, который в нормальных условиях требует нескольких столетий.
162
Бакелит— одна из первых искусственных смол для производства пластмасс.
— А ты не боишься, что химики обнаружат подделку? — спросил Георг. — Во времена барокко фенол вряд ли существовал…
Виктор непонимающе поглядел на него, словно удивляясь, как это вообще можно задать такой идиотский вопрос.
— А зачем, по-твоему, я грел полотно? Пропекание заставляет бакелит погрузиться в красочный слой. Ни один эксперт не решится на эксгумацию подмалёвка на бесценном полотне семнадцатого века.
Решив наконец проблему с кракелюрами, Виктор стал испытывать новые способы соединения холста со старинными материалами. Он пробовал сложные способы дублирования, то есть склеивания современной ткани со старой, одновременно обсуждая с Георгом возможность раздобыть подлинные рамы. Деревянные рамы старинных картин можно было купить у антиквара. Для изготовления панно вполне годились задние стенки антикварных шкафов. Нужна старая медь — вот она: кровли домов, идущих на снос. Георг как-то предложил продавать и наброски к картинам — для этого можно использовать форзацы старинных Библий семнадцатого века, их легко купить у букинистов или — если нужен формат кварто или фолио — просто выдрать из фолиантов в Королевской библиотеке. Необходимо было также предусмотреть вмешательство профессиональных реставраторов.