Купель дьявола
Шрифт:
— Великолепно. Только в другой раз. У меня еще несколько деловых встреч в городе.
Дементий несколько увял, но все-таки нашел в себе силы проводить меня. Ритусик так и не появилась: она явно меня игнорировала.
Уже возле “Фольксвагена”, распахивая передо мной дверцу (сказалась многолетняя вышколенность обслуги), Дементий позволил себе намек на отношения.
— Может, оставишь телефончик? Встретимся где-нибудь, поболтаем. Ты забавная.
"Забавная”. Именно так характеризовал меня Титов. Вкусы хозяина и хозяйского пса совпадали.
— Не водись со шлюхами, — я потрепала
— Хочешь, чтобы я от тоски помер?..
Я торжественно выехала из ворот особняка, на прощание дав короткий сигнал. Я получила все, или почти все. Это было нетрудно, теперь нужно решить, что делать со всей полученной информацией. Жаик и сам по себе был серьезной фигурой, а в связке с Владимиром Михайловичем Юхно он превращался в непреодолимое препятствие на пути к истине. Чуть ли не в Зверя числом 666. От одного Зверя я уже сбежала, угнав единственный катер. Теперь бежать было некуда.
Лавруха-младший ненавидел шарфы и шапки. Раньше, когда Жека еще была жива, каждую осень он встречал громким ревом: водрузить головной убор на его круглую упрямую голову было невозможно. Теперь же он сопротивлялся молча. Стоило только мне натянуть на него шапку, как он стягивал ее и швырял мне под ноги.
Примерная Катька стояла рядом и терпеливо ждала, чем же закончится наша молчаливая баталия. Я поклялась себе не говорить ему ни слова, но после третьей акции неповиновения, с трудом подавив в себе желание оттягать строптивца за ухо, разразилась речью.
— Может, ты хочешь остаться в саду на ночь, Лаврентий? Так и скажи, не мучай ни меня, ни сестру.
Лавруха исподлобья взглянул на сестру и дернул себя за ухо.
— Он говорит, что не будет надевать шапку, — с готовностью перевела Катька.
— Ты же взрослый мальчик. Хочешь заболеть менингитом и умереть? — прикрикнула я.
Лавруха посмотрел на меня полными слез глазами. И снова дернул себя — теперь уже за другое ухо.
— Ну? — спросила я у Катьки. — Что еще он придумал?
— Он говорит, что хочет умереть. Что пусть он умрет. Тогда мама испугается и вернется, — теперь уже и Катька готова была заплакать.
И у меня снова больно сжалось сердце. Я притянула Лавруху-младшего к себе и крепко обняла за плечи.
— Как хочешь. Можешь шапку не надевать. Мы сейчас побежим к машине, и все будет хорошо. Согласен?
Лавруха кивнул, и готовые пролиться из его глаз мелкие слезы отступили в глубину.
Мы добрались до машины, я усадила детей на заднее сиденье и тронула “Фольксваген” с места. Нужно перевести детей в другой сад. На Васильевский. Поближе к дому. Каждый день возить их через центр, по часу проводя в пробках, — просто пытка.
Но перевести детей в другой сад я не имела права. Я вообще не имела никаких прав. Я была только подруга покойной, не больше. Завтра (послезавтра, через три дня) меня снова начнут донимать всевозможные дамы из органов надзора и опеки. Рано или поздно мне придется отдать детей. В зеркало обзора я видела их круглые лица, их одинаково вздернутые носы; они были двойняшками, но с возрастом Катька все больше становилась похожей на мать, а Лаврентий — на Быкадорова.
Я
Моя сегодняшняя поездка в Зеленогорск принесла неожиданные плоды, но в состоянии ли я ими воспользоваться? Конечно, я хоть сейчас, по приезде домой, могу снять телефонную трубку и набрать номер Марича. И рассказать ему все. С самого начала. Но тогда я сдам укатившего в Финляндию Снегиря. И саму себя я тоже сдам. Преподнесу следственным органам на блюдечке. Нет никаких гарантий, что Марич выслушает меня до конца. Он может просто отправить меня в КПЗ, как человека, причастного к хищению имущества граждан. А если учесть, сколько стоит картина… И сколько денег мы получили за нее со Снегирем…
Двумя годами условно мне не обойтись.
И пока я буду куковать в какой-нибудь колонии в ватнике и косынке, убийца Жеки будет преспокойно разгуливать на свободе. Ты сама загнала себя в угол, Катерина Мстиславовна.
Я с досадой ударила рукой по рулю, а Катька, приподнявшись на сиденье, коснулась моего плеча.
— Что-нибудь случилось, тетя Катя?
— Ничего не случилось. С чего ты взяла, девочка?
— Ты ругаешься вслух. Дожили!..
— Плохими словами? — испугалась я.
— Нет. Обыкновенными.
— Я больше не буду. Обещаю тебе.
В начале седьмого мы были уже дома. Раздев и покормив детей, я отправила их смотреть мультики по видео, а сама уединилась на кухне. Мне предстоял веселенький вечерок: неожиданно полученные сведения нужно систематизировать и привести к общему знаменателю. И прежде всего отрешиться от крамольной мысли, что картины Лукаса Устрицы разят наповал. При этом я старалась не думать об оставленном в Мертвом городе Остреа Херри-бое. Никаких вестей от него не было, да и газеты молчали. Хотя я открывала их с некоторой опаской: гипотетический Страшный Суд, в который я по-прежнему не верила, все еще помахивал обрубком хвоста. Осенние землетрясения на Тайване и в Турции, летние наводнения в Европе — Зверь был бы доволен. Но не он виновен в смерти Жеки. Не он и не картина.
Смерть Жеки не вписывалась в классическую схему, она была бессмысленной и в то же время несла в себе высочайший смысл: кто-то хотел избавиться от свидетеля. Картине незачем избавляться от свидетелей, но той же картине легко подыграть. Все, Катерина Мстиславовна, ты даешь себе слово, что больше не будешь впадать в мистику, а попытаешься посмотреть на все произошедшее абсолютно трезвыми глазами.
Клянусь, сказала я сама себе и — для верности — пару раз стукнулась лбом о холодильник.
Начнем сначала. И во главу угла поставим тезис, что картине можно подыграть. А это значит, что кто-то умело воспользовался легендой о Лукасе ван Остреа. О том, что его картины несут в себе черную магию, заставляющую людей в лучшем случае умереть от инфаркта. Эту легенду можно прочесть в любом специальном журнале. И даже не специальном. Опустим заключение патологоанатома и представим дело так, что Леху Титова банально замочили.