Купель Императрицы
Шрифт:
– Вот оно, наше единственное окно в мир, – указывая на телевизор, вздохнул Старик.
На экране мужчина в летах, бурно жестикулируя, разговаривал по телефону:
«А кто не пьет?! Назови! Нет, я жду!! Достаточно. Вы мне плюнули в душу!…»
– Хотел спросить, – приступив к завтраку, сказал я, – а… амнистия нам не полагается?
– Амнистия?! – Харон вскинул брови и чуть не выронил трубку изо рта. – Друг мой, здесь я пережил смерть Сталина, круглые годовщины победы в Великой Отечественной, смерть Брежнева и много чего еще, но меня, как видишь, амнистии не коснулись. Да и как
Харон перевел взгляд на икону, перекрестился и едва слышно промолвил:
– Прости, Господи! – и вернувшись ко мне взглядом, продолжил уже в голос: – А мы с тобой расстреляны, как-никак. Нет, Парень, амнистия – это не про нас, увы.
Поднявшись со стула, Харон убавил громкость телевизора и подошел к одному из книжных шкафов. Перебрав корешки книг на нескольких полках, он достал увесистый том, вернулся за стол и положил книгу передо мной.
– Почитай на досуге, – порекомендовал он, – очень увлекательная история.
Слово «наследник» в названии книги вызвало мой живой интерес. А изображение на обложке обещало приключение в духе Стивенсона.
– Спасибо, – поблагодарил я, и поинтересовался: – А почему именно эта книга?
– Видишь ли, этот роман был написан через несколько лет после завершения войны… И написан он был в сталинском лагере. Война хоть и закончилась, но времена то были жестокие. Я и сам угодил в ту же мясорубку. Вот только мне, так сказать, повезло, а автору романа – нет. Хотя впоследствии судьба ему благоволила, и во многом благодаря написанному им роману. В лагерях, как ты понимаешь, приходилось несладко. Многие заключенные гибли. Кто-то – накладывал на себя руки. Но автор не сдался. Он нашел свой смысл и выжил. Подробнее ты сам почитаешь, в конце книги об этом говорится. Так что, даже сама история написания этого романа – увлекательное приключение.
– Спасибо, – повторил я. – Обязательно прочитаю.
– Глядишь, – улыбнувшись, продолжал наставник, – может и о нас кто-нибудь напишет.
– Если и напишет, – вздохнул я. – кто ж в такое поверит?
– Ну, – Харон пожал плечами, – поверят или нет, время все расставит на свои места. К слову о приключениях…
Он подождал пока я допью сок, заканчивая завтрак, и спросил:
– Я так понимаю, твой ночной поход без них тоже не обошелся?
Меня вновь бросило в жар.
– Откуда ты знаешь? – недоумевая, спросил я.
– Убери со стола и пойдем-ка со мной.
Харон поднялся, выключил телевизор и вышел в коридор. Я отнес посуду на кухню и проследовал за моим провожатым к ризнице: открыв дверь, он пропустил меня вперед. Я отказывался верить своим глазам: инструменты и ветошь с рабочего стола были разметаны по всему полу; один кислородный баллон оказался брошенным у двери, ведшей в тоннель, а другой – недалеко от подъемника; мой комбинезон ярким желтым пятном обозначал собой центр помещения, валяясь на решетке под душем; а бесславным апофеозом моего буйства, от воспоминаний о котором в моей памяти не осталось и следа, являлась нацарапанная на стене надпись из нескольких слов, колющих глаз и режущих слух. Пристыженный, я попытался найти и вымолвить
– Я…
– Да ничего, Парень, – не дал мне договорить Харон. – Я и сам не без греха. Ведь здесь на стенах можно найти и мои вирши, так сказать. Указывать на них не стану, иначе со стыда сгорю.
Я облегченно выдохнул.
– А где краска? – оглядываясь, спросил я.
– Э, нет! – улыбнулся наставник. – Позже закрасишь. Пусть покрасуется малость. Авось, в другой раз, отрезвит и остудит твой пыл. А вот навести здесь порядок тебе все же придется. Но прежде, расскажи-ка, что там все-таки произошло?
Мы присели на скамью у шкафчиков и я подробно пересказал Старику события моего похода. Поглаживая усы и бороду, он выслушал меня очень внимательно и ни разу не перебил. Взгляд его был сосредоточен, а брови напряжены.
– Вот так, – закончил я свой рассказ. – А как я устроил весь этот бедлам, я не помню. Не помню даже, как до кельи добрался.
– Двери задраил – уже хорошо, – сказал Харон и поднялся со скамьи.
– Так что это было? – поднимаясь следом, спросил я его.
– Мне надо подумать, Парень, – погруженный в себя, ответил он; оживился и добавил: – А ты, наоборот, сейчас не думай об этом. Приберись тут. И отправь баллоны наверх.
Так я и поступил. Через двадцать минут усердной работы все вокруг соответствовало заведенному порядку, и я, оставшись довольным результатом своих трудов, покинул ризницу. На обратном пути, проходя через кают-компанию, забрал со стола книгу и вернулся в свою келью. Устроившись в кресле-качалке (не сильно полагаясь на литературный вкус Харона), я все же дал книге шанс и приступил к чтению. Как я погрузился в роман с головой – я не заметил, и прервался лишь в четыре часа, когда Старик позвал меня обедать.
Как и вчера, обед порадовал меня бесподобным вкусом и сытностью изысканных блюд. А Харон поведал мне о местных устоях и правилах, связанных главным образом с бытом: кому-когда готовить, мыть посуду и прочее в том же духе. Едва ли я мог тягаться с наставником в поварском мастерстве, но и эту житейскую науку мне предстояло освоить. К вечеру, по настоянию Харона, я перехватил пару часов сна, вскорости после которого нас ожидал скромный ужин и ночная работа…
VIII. Тоннель Судьбы
Мы снова брели по темному, затопленному тоннелю, вдыхая его затхлость. От нарастающего чувства дежавю меня подташнивало. Ощущение обреченности и мрачная перспектива пожизненного блуждания по этим тошнотворным, сырым подземельям душили меня. Смена настроя произошла во мне уже в ризнице, когда я облачался в комбинезон. И меня окончательно придавило, как только мы спустились в тоннель. Он словно бы говорил мне, что истинная реальность моего существования здесь, а не на страницах увлекательного романа, и не за сытным столом под зеленым абажуром в уютной кают-компании. И в отличие от предыдущей ночи, когда меня пугало лишь чувство неизвестности, теперь во мне пробуждался вполне осязаемый страх перед тем, с чем я уже столкнулся. Я мысленно проклинал судьбу, отказываясь верить, что чем-то заслужил ее немилость.