Купип
Шрифт:
Глава IV. „Мама“
Как только «Купип-01» с профессором Бабером на борту скрылся в направлении на Перфильеву и Железнодорожную улицы, капитан Койкин принялся готовиться к отплытию.
— Ну, вы, хитропочтенные… или как он вас там зовет… достоумные, что ли, ребята! Вы думайте! — мрачно подгонял он купиповцев. — Все время думайте, куда он полетел. Приказываю напряженно думать. Но покладая мозгов! Пока чего-нибудь не выдумаете!
В то же время через радио, через детские журналы и газеты достойный капитан обратился ко всем ребятам
В магазинах Ленинграда и Москвы вдруг образовались: очереди за глобусами. То там, то здесь, на улицах и в скверах, можно было видеть ожесточенно спорящих граждан, вертящих так и этак небольшой голубоватый шарик. Случалось, что шоферы резко останавливали машины на полном ходу, впадая во внезапный столбняк. «Куда же, все-таки, он полетел?» шептали они.
Письма с ответами на этот раз поступали в Купип туго.
Правда, пришло их довольно много. Однако в девяти случаях из десяти небрежные и скоропалительные ребята опрометчиво утверждали, будто, пролетев 3330 километров от Ленинграда, Бабер неминуемо опустится на острове Крите. Только там. Нигде иначе. Должно признать — они правильно измерили расстояние. Но Койкин очень сердился:
— На Крит! На Крит! Что, они меня уморить хотят, эти ребята? — кричал он. — На какой там Крит? Я же сам видел, как профессор пихал в чемодан валенки! Валенки, а не тапочки! Какой это, спрашивается, франт будет по Криту разгуливать в валенках? Он на север полетел! Клянусь кнехтом, камбузом и клотиком — на север! Но куда?
Одна милая девочка, Наташа Штамбок из 27-й школы, написала еще проще: «По-моему, Бабер сел на Сенной площади!»
— Гм! — сказал Койкин. — Быть этого не может. Хотя пятнадцать копеек — не расчет. Надо съездить, посмотреть. Кто его знает, Бабера?
Сев на 14-й номер трамвая, он поехал на Сенную, но скоро вернулся и только плюнул.
— Ничего подобного! — зарычал он. — Милиционер говорит — никто там уже года два не садился. Никто! Молчать!
Наконец на секретном совещании наиболее опытных членов Купипа было решено: «Судну «Рикки-Тикки» выйти немедленно в море и, крейсируя в различных направлениях, но в общем придерживаясь северных румбов, дожидаться в открытом море решения вопроса».
Отплытие было назначено на последние числа месяца.
Дымный осенний рассвет брезжил над мокрыми сваями и серым, как спина бегемота, бетоном Купипской пристани в порту. Клубы тумана, поднимаясь, шевелились у поверхности холодной невской воды. Небольшие волны мягко всхлипывали между сваями. Люся Тузова тоже мягко всхлипывала, но в каюте: капитан Койкин категорически потребовал, чтобы всякие прощания с этими самыми… как их?.. мамами и папами были произведены накануне вечером в общежитии Купипа. Так и было сделано.
Допустив мам и пап в стены общежития, капитан, громко сморкаясь, ушел на добрых три часа из дома.
— Приказываю выплакаться тут! — сурово сказал он. — Чтобы завтра никакого мяуканья у меня на борту не было. Моряк должен быть мужественным! Это кто там идет? Чья-нибудь мама?
Теперь радостный, как белка в колесе, он носился с пристани на лодку «Рикки-Тикки» и обратно. Тут и там он свистел в забавного вида металлическую свистульку.
— Девица, девица! — говорил он, пробегая мимо заплаканной Люси. — Приказываю прекратить! Закрой кингстоны! Сейчас отчаливаем!
Устрицын и Лева Гельман, понятное дело, не хныкали. Какое там! Они то бросались внутрь лодки, как бы проваливаясь в ее многочисленные люки, то выскакивали на низенькую палубу, всюду совали носы, все разглядывали.
— Товарищ Койкин! А вы сами будете командовать лодкой? — спросил Лева, когда капитан появился наверху. — Сами? Как капитан Немо?
Капитан Койкин промычал что-то неразборчивое.
— Нет, дорогой товарищ; Лева, — сказал высокий плечистый человек, выглянувший из люка. — Лодку поведу я. Капитан Койкин у нас будет на это время… прямо адмиралом Койкиным. А, ведь, у каждого адмирала всегда есть свой флаг-капитан… командир адмиральскою судна.
— А он умеет сам править лодкой? — невежливо и опрометчиво спросил Николай Андреевич. Но тут капитан Койкин страшно засвистал в свою дудку.
— Приказываю молчать! — рявкнул он. — Приказываю прекратить бессмысленные вопросы. Умеет! Умеет! Я, может быть, такими лодчонками малого тоннажа вовсе и не желаю править! Может быть, это даже ниже моего достоинства! Умеет! Я все умею, что мне нужно! Иди-ка лучше вниз, Устрицын. Сейчас отплываем! Эй, больше никого на судно не принимать!
Он очень разгорячился. Фуражка его была сдвинута на самый затылок, грудь расстегнута, рукава засучены. Холодный осенний ветер яростно свистал вокруг, но старому морскому и речному волку все было нипочем. Устрицын и Лева с восхищением смотрели на него.
В эту минуту там, на берегу, на пристани, раздался какой-то невнятный шум — гул голосов, топот. Слышно было, как кто-то пробирается к трапу, кого-то не пускают, кто-то спорит.
Капитан Койкин прислушался и тревожно посмотрел на командира купипской лодки.
— Что это еще там?.. — с недоверием спросил он. — Как будто какой-то тетке что-то здесь нужно?.. Гм! Дорогой мой, сходи-ка, выясни.
Но выяснять ничего не пришлось.
Сначала из пристанского помещения выскочил взволнованный служащий.
— Капитан Койкин! — кричал он. — Павел Филиппович! Эй, опустите снова трап!
— За-зачем? — изумился Койкин.
— Тут одна гражданка вас требует. Говорит, что она тоже с вами пойдет в море…
— Гражданка? — охнул Койкин. — Товарищ командир лодки! Ты слышал? Гражданка! С нами в море! Она что, хитроумный ребенок, что ли?
— Никак нет, товарищ Койкин. Она — взрослая. С удостоверением…
— Взрослая? — взревел капитан. — Отдать концы! Эй, там на буксире! Отчаливай!
Дверь на пристани широко отворилась. На пристань выбежала небольшая, но полная женщина, одетая в теплое демисезонное пальто, в маленькую шляпку, в теплые ботики. В одной руке у нее был легкий чемоданчик, в другой — такой мешок, с каким хозяйки ходят на рынок.