Куплю свадебное платье
Шрифт:
Это продолжалось — не поверите — долго… Нина Ивановна продолжала терпеливо здороваться — и все. В общем, через полгода ее дверь то ломали ночью, то поджигали, облив бензином… Потом на Нину Ивановну кто-то кинул с балкона пакет с водой — не попал, но напугал. Сына, Октября, опять кто-то столкнул с лестницы, и мальчик сломал лодыжку, зато очень полюбил костыль и ходил с ним, даже когда лодыжка срослась.
Потом Андрею, когда он ночью развозил после банкета начальство, кто-то проломил голову монтировкой, когда он шел к подъезду…
В общем, кто все это делал — догадаться было несложно,
Полное отсутствие…
А неудовлетворенный прораб вошел в раж, у него в жизни появился пугающий смысл, и все дни его теперь начинались в предвкушении новых серий триллера, который он устроил своей соседке, перестав смотреть кино и прочий балет на целые шесть лет.
Жена Мила от ужаса, что добрый к ней доселе муж превращается на глазах в какого-то монстра, за первые полгода поправилась на целый пуд, подурнела лет на десять, из беспечной мужней жены превратилась в довольно неприглядную вздрагивающую бабу.
Вот что «любовь» делает с некоторыми прорабами…
А ведь казалось бы — возвышенные чувства, а из В. В. Хр. вдруг полезли такая гадость и чернота, что, господи, боже мой, лучше бы не любил он никого никогда, а то просто — ужас какой-то!
Естественно, за шесть лет, прошедших с того памятного дня, Нина Ивановна никак ближе к прорабу не стала, Андрей после трепанации черепа был увезен мамой куда-то под Загорск, свадьба расстроилась.
Мила Хренкова еще некоторое время пугала своим видом окружающих — ей приходилось жить с прорабом изо дня в ночь, дочка Хренкова Светочка писалась от испуга, а ведь большая уже девочка, сам Хренков когда пил, когда нет, но ходил злой как черт, не дай вам бог встретить его у мусоропровода, а Нину Ивановну вот этим июнем убили вместе с сыночком, нанесли раны, несовместимые с жизнью. И подозревается теперь в этом убийстве жилец, снимавший вместе с беременной женой у Нины Ивановны комнату, а ведь какие дела творились целых шесть лет…
А вы говорите, любовь…
Господи сохрани!
(Из разговора бабок у подъезда, записала собака-лабрадор.)
Четверг
Я стояла у окна и слушала, просто так.
— Не ори на меня!..
Хриплая пара в кустах под окнами.
— Ты кольца обручальные куда дел?..
— Какие?.. — переспрашивает мужской голос.
— Кольца обручальные куда дел… зараза?
— Кто?..
— Кольца обручальные где?! — на визг переходит дама, мне ее становится жаль.
— Ты прямо хуже моей матери…
Ушли. И я тоже стала собираться.
Я шла из прокуратуры по улице Ленина. Мимо, задевая меня своим дыханием, прошел человек.
У меня все сжалось внутри.
Я не видела ни лица, ни профиля, лишь спину, затылок и быстро переступающие ноги. Человек обогнал меня.
Я в страхе остановилась около витрины и, придерживаясь локтем за стекло, подождала.
Наваждение?
Или — правда?
Я не первый раз испытываю чувство ужаса от просто прошедших мимо людей. Или — нелюдей? Такое бывает не часто, не каждый день,
Мимо идет человек, а от него ветром, сдувая меня с ног, волнами исходит такой УЖАС, что волосы замерзают.
Мне никто не грозит в это время, на меня не смотрят даже, просто мимо прошло — НЕЧТО. Другое название трудно подобрать. НЕЧТО в теле человека.
И меня тянет, как к обрыву, с которого можно упасть на острые камни, и никакого любопытства больше никогда не возникнет в моей пустой, как шар, голове. Меня тянет рассмотреть это нечто. И в этот раз — словно кто-то толкнул меня следом — разглядеть! Я отважилась и попыталась обогнать серого человека с прижатыми ушами и исхудалой шеей.
Он закурил на ходу и обернулся, ударив меня взглядом, меня отбросило, я схватила пачку собачьего корма с лотка на обочине и стала рассматривать. В глазах моих была в тот момент — радуга, и видела я только свои вспотевшие пальцы.
— Покупайте, дамочка, — посоветовал мне дед, продававший корма. — Для догов самая сласть. Дог у тебя?
— Дог у тебя! — повторил мой рот, я положила пакет на место и огляделась.
Тот человек исчез.
Пятница, 28 июня
Если бы Анна Львовна не взяла на себя обременительную по моему тогдашнему состоянию обязанность — ходить каждое утро на молочную кухню, — может быть, Глафира не была бы такой здоровой, как сегодня. И еще у меня что-то случилось с грудью, она начала болеть…
Но тогда я металась между изолятором временного содержания и прокуратурой и только прибегала перекусить и взглянуть на Глафиру.
Я ничего не добилась, мужа не увидела, на адвоката нужна была уйма денег, и только через пять дней, в пятницу, я опять вспомнила: у меня же есть родная душа на шестом этаже — Таня Дубинина. Не знаю, как такое могло произойти, но я про нее забыла, совершенно забыла!
— Господи! Да я же у Таньки не была! — вскочила я.
— А ее и не видно. — Из кухни высунулась Анна Львовна с Глафирой на руках.
Отчего старики и младенцы так любимы друг другом?
— Теть Ань, я сейчас сбегаю? — спросила я и взглянула на старуху, но держала она Глафиру как подобает, на ногах стояла ровно и улыбалась. Собаки бегали по улице и взлаивали где-то в районе старой котельной.
— Ну-у-у, — недовольно протянула Анна Львовна. — Не сидится тебе, разве она тебе кто?.. — сказала голосом, полным ревности, бабушка Князева, чему я в то время радовалась: ведь это невозможное дело в наше злое время, чтобы чужой человек пустил тебя в свой дом и разрешил жить.
И кормил.
И глядел на тебя, будто всю жизнь тебя ждал.
«Не переживай, жизнь не преподнесла тебе ничего нового, все по-прежнему. Ты — одна и никому не нужна, жена убийцы». Отходя от двери Тани Дубининой, за которой играла музыка, но мне не спешили открывать, я подошла к лифту и рефлекторно обернулась. Музыка затихла, и мне показалось, я услышала голоса за дверью и… плач?
К тому дню, видимо, я совершенно потеряла самое главное для человека — инстинкт самосохранения — и вернулась, подошла к двери 54-й квартиры… В общем, я стала стучать по двери кулаком и вдобавок вопить: