Курение мака
Шрифт:
Вот такой Международный день борьбы с наркотиками – сплошная китайщина.
Ужасно. А ведь Чарли любила футбол. Я еще полистал книжку, потом отложил ее, попил пивка и взялся за Китса с Кольриджем.
Но они у меня не пошли. Я не большой любитель поэзии, стихи меня не трогают. Китс оказался совсем никакой. Вроде «воздушного пирожного» – такого воздушного, что его и нет совсем. Не за что ухватиться. Я пытался найти что-нибудь, что позволило бы мне ответить на вопрос: почему Чарли – счастливая молодая девушка (по крайней мере на вид) – решила променять свою нормальную жизнь на наркотики? Ну и в целом, конечно, не об одной же Чарли речь. Так или иначе, если Ките и был наркоманом, проку от его стихов не было никакого.
Кольридж
Мои мысли переключились на хиппи, который втерся в нашу команду. Люси сказала, что его зовут Деккер. Не знаю с чего, но я задумался, а не Деккер ли доставал для Чарли травку. Что ни говори, городок у нас маленький. Может, он ее и подсадил?
14
«Кубла Хан, или Видение во сне. Фрагмент» – стихотворение С. Т. Кольриджа, изданное в 1816 г. с авторским предисловием, рассказывающим историю его создания: «Летом 1797 г. автор, в то время больной, уединился в одиноком крестьянском доме… Вследствие легкого недомогания ему прописали болеутоляющее средство, от воздействия которого он уснул в креслах… Около трех часов автор оставался погруженным в глубокий сон, усыпивший все восприятие внешней обстановки: он непререкаемо убежден, что за это время он сочинил не менее двухсот или трехсот стихотворных строк, если можно так назвать состояние, в котором образы вставали перед ним во всей своей вещественности и параллельно слагались соответствующие выражения без всяких ощутимых или сознательных усилий. Когда автор проснулся, ему показалось, что он помнит все, и, взяв перо, чернила и бумагу, он поспешно записал строки, здесь приводимые. В то мгновение, к несчастью, его позвал некий человек, прибывший по делу из Порлока, и задержал его более часа».
Я выпил еще пару баночек перед сном, но не мог заснуть. Все думал о поездке и о том, как утрясти дела на работе. А еще я надумал поговорить с Деккером без обиняков.
7
Я искал «крайнего». Так уж я себя накрутил, вот крайний и нашелся.
Мысленно я даже представил несколько вполне возможных случаев. Деккер – этот хиппи с душком – завсегдатай молодежных баров. Деккер – остроумный весельчак, посмеивающийся над устоями общества и ни во что не ставящий таких работяг-бедолаг, как я, курящий косячок и временами запросто пускающий его по кругу. Деккер – с важным видом рассуждающий о «лирической волне» в песенках очередной группы онанистов из Манчестера, а потом раздающий юнцам «колеса». Бог мой, я уже видел, как он слоняется у ворот школы и продает фасовки «веселых конфеток». И всякий раз – в баре или на школьном дворе – неподалеку оказывалась Чарли с восторженно сияющими глазами. Чарли, дымящая его сигареткой, глотающая его «колеса», упоенно внимающая его несусветной болтовне.
Я знал, что ничего этого не было, но прокручивал эти сценки снова и снова. И на работе, колупаясь в штукатурке или прикручивая распределительный щиток, я с такой силой сжимал инструменты, что у меня руки дрожали.
Подрядные работы в новом доме подходили к концу. Приходилось на чердаке, под козырьком, тянуть кабель чуть не на коленях. Лицо у меня было мокрым от пота и грязным от пыли. Выбравшись из тесного закутка, я отер пот рукавом, открыл пачку дюбелей и вытянул один зубами. Я подумал про Деккера, как было бы здорово двинуть его по физиономии так, чтобы челюсть у него потом врачи в желудке искали. Вот тогда бы я его и спросил,
Я вогнал дюбель в перегородку, и вся стена качнулась. Разве так строят! Тоже мне строители хреновы! И ведь никогда не подумают о тех, кто здесь потом будет корячиться с долбаной проводкой. Я пополз обратно.
Всю неделю я только о Чарли и думал. Как будто она уже умерла, а я вернулся с похорон и все перебираю старые фотографии. Когда она была еще совсем маленькой, я часто заходил к ней в комнатку посмотреть, как она спит в своей кроватке. Я мог стоять там часами, просто глядя на нее, на чудо ее существования. Почему-то, когда она спала, ее прямые волосы сбивались в кудряшки, как будто она летит, овеянная легким теплым ветерком. Она словно парила во сне – одна ручка закинута за голову, другая откинута за спину. Создавалось полное впечатление полета сквозь красочные и музыкальные сны, такие свежие, какие только в два года от роду и можно увидеть.
Я мог спокойно простоять там полчаса, гадая, где она приземлится. Наверное, мне и самому хотелось полетать вместе с ней.
Теперь я думал о том, что, может, мое внимание было слишком навязчивым. Может, это не пошло ей на пользу. Во всяком случае, дети, чьим отцам было на них наплевать, нормально устраиваются в жизни. Может быть, я и есть главный виновник? Я вносил себя в список подозреваемых и, как полагалось для опознания, становился в ряд с другими Деккерами. Я хотел понять, как могла маленькая, летающая во сне девочка залететь в такую даль и проснуться однажды на тюремных нарах в местечке под названием Чиангмай?
– Ну и как успехи? – осведомилась Люси.
Дело было дождливым вечером в пятницу. Я зашел в библиотеку вернуть Китса, Кольриджа и медицинскую книжку. По большей части я попросту потерял время. Мне попадались отдельные фразы, которые застревали в мозгу, но я не мог понять, вокруг чего весь этот шум поднялся. Трудно было представить себе, как человек может провести три года в университете за изучением подобной чепухи. Может, в то время, когда они все это писали, в этом был смысл, а теперь преподавание идет по накатанной дорожке и в Оксфорде их изучают, лишь бы не корпеть над какой-нибудь книжкой поновее.
– Вздор, – объявил я. – Поищу что-нибудь другое.
– Вы бороду отпускаете?
Сканер пропищал над сданными формулярами. Я потрогал подбородок. Апатия сделала свое дело: подбородок зарос щетиной, а волосы спускались ниже воротника.
– Вам идет, – отметила она. – Не выглядите застегнутым на все пуговицы.
Я послонялся среди полок, поискал еще книг, которые можно будет взять домой, пытаясь понять, что она имела в виду, говоря о «застегнутом на все пуговицы». Кроме того, вспомнил имена других пустозвонов, которых поминала Иззи. На этот раз я отыскал книгу об истории торговли опиумом. Потом попросил Люси помочь мне найти Бодлера.
Она уже выключала свет. Я был последним из читателей, берущих книги на дом.
– Вы действительно собираетесь этим заняться? В самом деле? – поинтересовалась она таким толом, каким вы могли бы обратиться к кому-нибудь, кто только что выпил перед завтраком полбутылки водки.
Но так или иначе, она нашла и отметила в моей карточке томик Бодлера. Похоже, он был француз, что ли?
– Если не возражаете, подождите минутку, я выйду с вами, – попросила она. – Терпеть не могу ходить одна через автостоянку.
– О чем разговор, – заверил я ее, польщенный просьбой молодой женщины, несмотря на то что речь шла всего лишь о том, чтобы проводить ее до освещенной улицы. Я подождал, пока она включила систему сигнализации, погасила свет у входа и заперла дверь.
– А этот Деккер… – вернулся я к интересующему меня вопросу, когда мы осторожно перешагивали дождевые лужи на автостоянке. Наши подошвы шуршали по мокрому гравию. – Вы с ним где познакомились, в баре?
– В баре? Не помню, когда заходила в бар, – засмеялась она. – У меня дочке два года. Не до баров.