Курьер. Книга 1
Шрифт:
— Так что не бубни насчёт того, что нет ответов на вопросы, — продолжил я, расставляя тарелки и с удовольствием вдыхая аромат почек в соусе.
Грэй сноровисто разделал омлет и грудинку, удивительно изящно и ловко работая ножом и вилкой, которые в его лапищах казались детскими зубочистками и злобной пародией на столовое серебро у муравьёв, после этого осмотрел разгромленного "противника" и, не сдержавшись, торжественно проглотил первый кусочек.
— Плакала моя диета, — промычал он с набитым ртом. — Но здесь есть и свои плюсы: всегда мечтал пожрать за твой счёт… Надо было тебе мне ещё
— Кушай — не обляпайся, — добродушно пожелал я ему, проглатывая первый кусочек и с мычанием, наслаждением истинного гурмана катая его во рту, покачал головой — сказка! — и торопливо набросился на еду, мысленно твердя себе: не съесть, разохотившись, ещё и тарелку. — Там в меню кстати значится жареная лошадь, могу её тебе заказать — позавтракаешь со вкусом, до обеда хватит…
— Нет, спасибо, — чуть не подавился Грэй. — Мне потом от копыт в пузе будет тяжко. Было как-то раз: наелся я устриц, слопал целый поднос — советовали попробовать, дескать, вкусно очень, ну я и попробовал, потом два дня тяжко было. Сходил к доктору и только там узнал, что их, оказывается, расковыривать надо, перед тем как съесть.
— Да ну — овчинка выделки не стоит, — отмахнулся я. — Ковыряешь их ножом, ковыряешь, себе все пальцы исколешь, изрежешь, а потом награда тебе — пряная сопля невыразительной формы и цвета. Как наш Кузьма любит говорить: КПД слишком мал.
— Интересно, он жене своей это хоть раз говорил? — фыркнул Грэй, изящным движением отправляя в рот кусочек грудинки.
— Ты чего? — я чуть не подавился от такого святотатства. — Она бы тогда о его лысую голову весь фарфор их коллекционный расколошматила. Кстати, — я навострил уши из любопытства, — что это у тебя за диета такая гремучая?
— Андрюха, — Грэй торжественно ткнул в меня невесть откуда взявшейся косточкой, из зубов он её выковырял, что ли? — у тебя есть одна милая привычка пудрить собеседнику мозги пустопорожней болтовнёй, а затем, когда он совершенно раскиснет и освоится с дружеской манерой разговора, задавать интересующий тебя вопрос, бить точно в яблочко и сразу докапываться до сути, пока собеседник мямлит и тупо топчется на месте, пытаясь вспомнить, что он тебе уже успел соврать. Привычка это у тебя очень милая, конечно, да вот только я давно тебя знаю, так что можешь не играть в сыщиков, я тебе и так всё разложу по полочкам, благо раскладывать почти нечего…
Он прожевал, положил приборы на стол, откинулся в кресле, сцепив пальцы на животе, и уставился на меня пронзительным взглядом.
— А ведь ты изменился, — сообщил он вдруг, изрядно меня этим удивив, я уже, признаться честно, настроился на рубрику "Вопросы и ответы". — Сам ищешь ответы на терзающие тебя вопросы, не ждёшь, пока принесут на тарелочке с голубой каёмочкой, не кричишь геройски в защиту человечества и по потолку не бегаешь от нежелания слушать то, что тебе не нравится.
— Люди меняются, — пожал я плечами.
— Люди меняются лишь под воздействием определённых факторов: внутренних или внешних, — твёрдо и жёстко ответил он. — Человек есть система инертная, без воздействия какой-либо силы, неважно исходит она извне или он испытывает внутренний порыв, но факт остаётся фактом: без влияния факторов человек
— Они не устаревшие, — твёрдо произнес я.
— Хорошо, — Грэй кивнул, соглашаясь. — Человек есть сверхсложная система, аналогов которой даже сейчас не существует, и для своего полного функционирования обязан сочетать в себе всё доброе и всё злое. "Добрая сволочь" звучит мощно, согласись. Так что мораль нам нужна, без неё никак, зато в сочетании с трезвой рациональностью она приносит неожиданные результаты…
— Ты перефразируешь Ницше и его теории об "идеальном человеке", — хмуро сказал я. — Какое отношение к этому имеют ответы на мои вопросы?
— Самое что ни на есть прямое, — рыкнул он грозно. — Мне надо знать, до какой степени ты повзрослел, Андрей, и что этому послужило, уж извини, но моя откровенность будет сильно от этого зависеть.
— Грэй, что за игру ты ведёшь против Старика? Какая у него роль? Почему он ведёт себя так, будто бог знает сколько лет ишачил на сцене?
— А-а, вот оно как… — Грэй довольно улыбнулся. — Ты ошибаешься, Андрюха. Сам же не любишь шпионские игры, вот и раздул зачем-то простую борьбу человека, который хочет остаться на работе, и человека, который хочет его убрать, в подобие "Гамлета" или "Короля Иоанна". Нет никакой игры. Просто Старик хочет меня убрать, а я хочу остаться, невзирая ни на что. Вот и всё…
— Это ничего не объясняет, — упрямо сказал я.
— Андрей, — Грэй выпрямился и облокотился на стол, — ты вообразил себе невесть что, стараясь дать объяснение тем непонятным вещам, которые тебя окружают.
— Какие непонятные вещи? — возопил я шёпотом. — Ты же сам мне всё рассказывал, когда я к тебе заходил в последний раз.
— Тогда правильно задавай вопросы, — прорычал он вполголоса. — Игру здесь ведёт один лишь Старик, и я до сих пор не могу обрисовать даже для себя ни её целей, ни её возможного конца. Я знаю, что он отмывает огромные деньги и держится как клещ за своё место, но чувствую при этом, что всё это маска, маска, созданная исключительно для отвода глаз. Он хочет избавиться от меня, потому что я мешаю ему отмыть ещё больше денег, наверняка из-за этого и гибнут курьеры. Козырь у него на руках: я, дескать, сливаю информацию налево. Этого достаточно, чтобы сбросить меня, но и у меня тузы в рукаве припрятаны, он об этом знает, потому и отравляет мне жизнь, зная, что, уходя, я сильно попорчу ему его дело.
— Хорошо, — я стиснул зубы и наклонился над столом, поближе к этому Гераклу. — Я не буду пока что бегать по потолку, прыгать с разбегу в окно с гневными воплями. Давай всё разъясним: первым у нас был Шамрин; если верить тебе, то его смерть подстроил Капитошкин, после чего купил дом на Ганимеде. Вторым был Побережный, его тоже пытались убить за то, что он что-то там подслушал, но поняли, что ты можешь всех накрыть, и послали меня спасать Побережного, зная, что после противохода он забудет о подслушанном. Так?