Курортная зона
Шрифт:
— Ты, мерзавец! Ты мне ничего не говорил насчет, того, что нам придется иметь дело с призраками!!!
Морфер зло ощерился, изображая улыбку:
— Не нам. Тебе.
— Мне! Это еще почему?
— Потому что ты человек, — услышала Лариса спокойный голос, от которого страхом сводило челюсти. — Ты создание Божие, а этот… Это… Вечная пыль, гонимая вечным ветром…
И к Ларисе вплотную подошла женщина в платье старинного фасона: с корсажем, кринолином и шлейфом. Платье, казалось, сшито было из кусков вселенской тьмы. Голову, плечи
— Великий грех лежит на мне и предках моих, — заговорила графиня. Голос ее звучал как прекрасная, но безжизненная музыка. — Сестра прадеда моего согрешила тайной постыдной связью с любимцем Екатерины Великой Лазаревым, который был не человеком Божьим из плоти и крови, а тварью вроде той, что стоит здесь сейчас!
— Морфером? — изумилась Лариса.
— Из Индии Лазарев привез два камня, два бриллианта. И один он подарил государыне, а второй — моему прадеду, чтоб не открывал он никому позора сестры своей. И с тех пор второй бриллиант переходил в нашем роду от поколения к поколению, но приносил лишь горе, ибо он был иеной, заплаченной за то, что род наш — наполовину нелюдской и потому проклятый пред очами Божьими. Мы хотели искупить грех. Мы выстроили храм и в основание престола вложили камень государынина банкира. Но неугодно это было небу, и храм рухнул. А род наш сошел на нет, лишь супруг мой спасся, когда рассказала я ему сию историю, и стал он монахом — молитвенником за грехи мои и рода моего…
— Кончай болтать! — взвизгнул морфер внезапно. — Время!
— Погоди. — Белоснежная рука чуть приподнялась из траурного шелка. — Ты получишь то, за чем пришел, ибо ты оказался хитрей всех своих соплеменников — привел с собой человека. Но если ты еще раз посмеешь… Я покажу тебе свое лицо.
— Нет, нет, прошу прощения, — забормотал Ежинский и даже упал на колени, кланяясь и без конца повторяя: — Mille excuses, madame! [28]
28
Тысяча извинений, госпожа! (Фр.)
— Благо, что этот — самый худший из них, подобных ему в коварстве среди них больше нет, — бесстрастно сказала графиня, отвернувшись от Ежинского. — Но ты, женщина, все равно опасайся их и не будь с ними. Они — не люди.
— Они — злые? — неожиданно для себя самой задала смешной, какой-то детский вопрос Лариса.
Графиня медленно покачала головой:
— Они не злые. Они не добрые. Они слишком благородные.
— И?..
— Иногда это даже страшнее. Однако выродок прав. Настает время. Время отдавать старые долги… И тебе, как человеку, я обязана отдать это. Идем за мной.
Делянова черной тенью медленно двинулась к центральной части амвона — солее. Пока она шла, лампады у икон вспыхивали ярким, режущим глаза светом. Графиня поднялась по невысоким
— Иди за мной. Сюда.
Но Ларису словно остановила невидимая ладонь, упершаяся в грудь.
— Нет, — сказала профессиональная убийца, сама не понимая, откуда в ней могут взяться такие знания и речи. — Я женщина, а по церковному уставу женщина не может проходить в алтарь, да еще сквозь царские врата.
— Дура! — услышала она вопли Ежинского. — Иди за ней, за сволочью призрачной этой! Иди и возьми все, что даст! Я что, зря тебя сюда тащил?! Не принесешь — убью!
— Умна… — прошелестел голос графини. — Очень умна.
И царские врата беззвучно захлопнулись.
— Все пропало! — где-то в запредельном далеке вопил Ежинский. — Все погибло!
А Лариса услышала шепот Деляновой:
— Сделай три земных поклона перед иконой Казанской Божией Матери…
Что-то сместилось в сознании, и теперь Лариса видела себя как со стороны: земно кланяющуюся перед большой, сияющей золотыми ризами оклада иконой. А потом оказалось, что Лариса опять стоит посреди развалин церкви и в обеих ладонях сжимает…
…камень.
Бриллиант, лучащийся светом, как ледяная звезда.
— Прощай, — словно вся церковь шепнула Ларисе голосом покойной красавицы-графини. — На печаль тебеэтот Камень, на беду им… Но то воля Божья. А теперь оставьте меня. Всенощную служить пора. Полночь.
И невидимая удерживающая Ларису ладонь исчезла. Лариса потеряла равновесие и поняла, что падает.
В холодную липкую грязь. Под сыплющийся с нерадостных небес колючий снег. Снег сыпался сквозь провал, оставшийся от купола церкви. Словно белесая плесень, оседал на грязные остатки каменной кладки и груды битого кирпича.
А на развалинах отплясывает безумный танец голый Ежинский, машет всеми четырьмя руками и вопит:
— Вышло! Вышло! Что-с?! Сволочью да подлецом меня соплеменнички костерили, а подлец-то свое взял! Взял! Да-с!
— На тебе твой бриллиант. — Лариса устало поднялась с четверенек, стряхнула грязь с кулака, в котором зажата была проклятая драгоценность. — Получай. И гони мне капсулу. Мою.
— Погоди-погоди, — засуетился морфер, в глазах его заплескался непонятный страх. — Ты его пока у себя попридержи. Сейчас в зону вернемся, другой дорогой, есть тут у меня заветная тропа. Ты сразу иди в свой коттедж. Умойся там, поужинай. Запрись и никого не впускай. А завтра встретимся, как толковые люди, опять в моем номере, якобы чтоб обручение совершить, и как раз произведем обмен…
— Издеваешься?! — взревела Лариса, вымокшая, усталая и обозленная. До завтра ждать — мучиться, не выдумал ли клятый морфер еще какую каверзу! — Да я тебя сейчас…
Но она не успела придумать, что сделает “сейчас” с окаянным морфером. Потому что со всех сторон их ослепил свет, мощностью и яркостью напоминавший студийные софиты. А за светом последовал громоподобный голос:
— Морфер Антуан Ежинский и человек Раиса Данникова, ни с места! Вы арестованы!
“Вот и вляпалась”, — подумала Лариса устало. И еще: