Курс гражданского права. Тома I-III
Шрифт:
Доктринеры науки отвергают это отягощение; они не верят в действительность законного ограничения и указывают на полную возможность нарушать этот закон безнаказанно. Отсюда делается вывод о бесполезности такого закона и даже о вреде его, так как он стесняет свободное обращение капиталов.
Все эти рассуждения имеют в виду закон только в материальном его значении и в связи с санкцией его, т. е. с возможностью обеспечить его осуществление и наказать за его нарушение. Но при этом совершенно упускается из виду значение закона психическое, нравственное, которому во многих случаях, как и в настоящем, принадлежит преимущественная сила. Психическое действие законного прещения несомненно, когда это прещение сходится с началом нравственным, как оно утвердилось в общественном сознании. В этом отношении нельзя не сделать различия между разными видами и целями займа. В старину, когда денежное хозяйство было исключительным явлением, всякое взимание процентов представлялось безнравственным. Теперь, когда, напротив того, денежное хозяйство преобладает, нравственное мнение относится безразлично к такой заемной сделке, в которой с обеих сторон имеются в виду промышленные цели, т. е., с одной стороны, извлекаются выгоды
Итак, едва ли со стороны законодателя благоразумно, где бы то ни было, а особо у нас, приступить разом к безусловной отмене закона о мере процентов. Благоразумнее было бы оставить этот закон в силе, по крайней мере для таких займов, которые по сумме своей соответствуют потребностям — не крупной и средней промышленности, а нуждам ежедневного содержания и мелкого промысла. Без сомнения, таким законом не будет устранено ростовщичество: но совершенное его устранение и не может быть целью такого закона; достаточно, если закон послужит хотя к некоторому его стеснению. Самые суровые и резкие проявления ростовщичества совершаются вне той сферы, в которой действует закон и составляются письменные акты. Известно, что ростовщичество всего обычнее и всего сильнее в сельском быту, где нередко целое население, посреди крайних нужд в первых потребностях, не может обойтись без мелкого кредита и для удовлетворения его должно прибегать к единственному иногда в целой местности капиталисту, на самых тяжких условиях, которые соблюдаются строго по необходимости, не из страха перед законным взысканием, но потому, что неисправный должник лишился бы вовсе кредита у своего заимодавца. Такое неестественное состояние, конечно, может быть изменено не законом о процентах, но общим изменением экономических условий быта. Но, за исключением всех подобных случаев, остается еще великое множество мелких документальных займов, в которых с уничтожением законной меры процентов ухудшилось бы положение заемщика перед заимодавцем, и условия займа стали бы еще обременительнее для первого.
Спор о процентах, несмотря на все законодательные реформы, не утихает. В сущности, это спор между двумя воззрениями. Одно — начало экономической свободы, стремящееся к устранению ограничений в экономических отношениях, в борьбе противоположных интересов: laisser passer, l. faire. Другое — начало разумного ограничения, имеющего в виду, во всяком случае, охранение высших интересов, соединяемых в государственном и народном сознании с понятием о законе. В народном быту, в обществе есть слабые и сильные. Иные судят так: слабость одних и сила других не зависит от государственной власти, от закона. Она зависит от множества экономических условий, которых закон не может изменить или предотвратить. Зачем мешаться в эту борьбу, которая может быть уравновешена только силою экономического развития? Если слабые истощаются в этой борьбе, закон для них ничего не может сделать. А где закон бессилен, там лучше и не ставить его.
Другие рассуждают иначе. Закон есть выражение высшего государственного начала во имя справедливости, устанавливающей равновесие интересов. Он не вмешивается в частные отношения, но лишь до тех пор, пока отношения эти не приводят к вопросу о праве одного человека на действия другого и об обязанности. Все, что называется правом, закон подтверждает и поддерживает безусловно, всею силою государственной власти. Итак, не имея возможности устранить всякое насилие и угнетение, закон должен, во-первых, устранить насилие там, где оно обличается, как насилие, нарушающее закон; во-вторых, не давать своей санкции таким требованиям, которые под видом права скрывают в себе насилие и угнетение.
Поборники противоположного мнения ссылаются обыкновенно на то, что закон бессилен привести в меру многие явления жизни, и потому лучше оставить их свободному развитию. Это положение, доведенное до крайности, может завести слишком далеко. На основании его можно допускать безграничное число кабаков, игорных домов, увеселительных мест разврата и требовать отмены всяких ограничений промышленности этого рода и всяких взысканий. На основании его можно доказывать полную безнаказанность многих преступлений и проступков: виновен ли преступник в том, что он вырос посреди безнравственных примеров и побуждений, и разве может закон исправить условия среды ограничительными мерами и наказаниями?
В законе несравненно важнее, нежели думают, нравственное значение запрещения, ибо закон служит выражением общественной совести и не должен с нею расходиться. Мало ли кто от кого терпит в жизни и поневоле несет притеснение: терпит его как горький случай, проклиная только притеснителя и утешая себя тем, что если бы знало правительство, если бы ведал и мог закон, этого бы не было. Совсем иное впечатление, когда притеснение
В применении к России можно сказать с уверенностью, что отмена ограничения законной меры процентов, если и не будет иметь вредных последствий на большом рынке, где обращаются значительные капиталы для целей промышленных, то, во всяком случае, отзовется пагубно в народном быте, то есть в массе мелких сделок, вызываемых нуждою сельского населения. В эту среду она внесет не созидающее, но разлагающее начало. Здесь господствует ростовщичество в самых грубых, иногда чудовищных формах: местный еврей-ростовщик или сельский кулак держит здесь во власти целое население в среде безграмотной или малограмотной, посреди крайней нужды и полной экономической неразвитости понятий. Орудием власти его служит мелкая ссуда за страшные проценты, коих величина иногда не сознается самими заемщиками, — монополия капитала там, где никаких капиталов нет, словесная сделка, тяжкий залог и, наконец, близкий надзор за должниками, с захватом у них в минуту взыскания насущного хлеба и насущной движимости. Власть эта в настоящую минуту фактическая; состояние это — вне закона. Страшно вносить в него закон под лживым знаменем экономической свободы. Эта свобода останется лишь в воображении законодателей. Такое состояние не содержит в себе элементов свободы; оно есть, напротив того, экономическое рабство, и мнимая эта свобода, вносимая словом закона, послужит здесь лишь к узаконению рабства. Чудовищная сделка, не смевшая явиться перед лицом закона, явится в виде законного права и повлечет за собой разорительные взыскания, которые будут производиться уже не самовластною рукою притеснителя, но во имя закона и правительства, следовательно, и весь ропот на притеснения обратится на закон. Можно спросить: что выиграет от того законодатель и какая польза будет населению, какое удовлетворение правде от того, что законодательство удовлетворит отвлеченному началу мнимой экономической свободы, провозглашаемой известною лишь партией в экономической науке?
Отмена законов о мере процентов повсюду, где она последовала, возбудила ропот и жалобы на недостаток в ограждении массы неимущего населения от произвола ростовщиков. В германском парламенте почти ежегодно поднимается вопрос о необходимости новых ограничений и возбуждает жаркие прения (в последний раз они происходили в заседании 26 ноября 1878 г.). Предложение Ренхеншпергера о восстановлении законной меры процентов, отвергнутое в 1879 году Рейхстагом, повело, однако, к учреждению комиссии, выработавшей новый закон, который получил силу 24 мая 1880 года. Не возвращаясь к прежней системе определенной меры процентов, новый закон определяет лихву — по обстоятельствам дела и по фактическим условиям давления, производимого кредитором на должника, в крайней нужде его, предоставляя судье широкую свободу определять в каждом случае условия лихвы, за которую полагается значительный штраф и в иных случаях уничтожение сделки; а за промысел ростовщичества полагается уголовное наказание. Действие этого закона простиралось исключительно на денежные сделки, имея в виду лишь этот род лихвы (Creditwucher). Так, оставались без преследования различные виды ростовщичества, особенно сельского, в разнообразных сделках по имуществу (Sachwucher). Таковы, напр., сделки по учету, то есть покупка за малую цену обязательства на третье лицо, сделки по отдаче внаем скота, по скупке земель и распродаже их мелкими участками, по принятии в уплату вещей ниже действительной их ценности; так, в сельском быту ростовщик нередко, пользуясь нуждой или неопытностью, затягивает под разными предлогами принятие уплаты или не объявляет неграмотному настоящую сумму долга, приписывая произвольные проценты. Для преследования всех этих видов ростовщичества потребовался новый закон, который вошел в силу в 1893 году и простирается на все двусторонние обязательства. До чего возросли бедствия от ростовщичества в Австрии после отмены закона о процентах, можно видеть по любопытной книге графа Хоринского: Das Wucher in Oesterreich (Wien, 1877 г.). В обеих половинах австрийской империи столько заявлено жалоб и представлений по этому предмету от местных ландтагов и разных корпораций, что правительства той и другой половины вынуждены были изготовить в 1876 году проекты законов для ослабления зла и внести на обсуждение законодательным порядком.
2. В связи с ограничениями законной меры процентов состоят другие, относящиеся к обычаю заимодавцев брать вперед проценты с капитала, вычитая их при самой выдаче заемщику занимаемой суммы. Такой вычет служит к большему или меньшему ущербу капитала, и потому крайне стеснителен для лица, обязанного уплатить долг; в сущности, сумма, подлежащая возвращению, значительно уменьшается. Оттого операция такого рода уравнивается с лихвою. Положим, что сумма займа 100 р. Полагается с нее 5 %. Вычтем их за год. Действительная сумма капитала уменьшается до 95 руб. Вычтем за 5 лет, сумма уменьшается до 75 руб. При этом не надо забывать, что денежная сумма в каждой доле имеет ценность употребления. Я занимаю 100 000 руб. по 6 %, всего за год 6 000. Я занял 1 января 1850 г. Проценты я плачу за употребление капитала, стало быть, следовало бы мне платить их 1 января 1851 г., за то, что в течение года в руках моих находилась цельная сумма. Но у меня вычитают вперед 6 000 р., стало быть, я лишаюсь их из капитала и, сверх того, лишаюсь всей ценности употребления этой суммы, ценности, которая принадлежала бы мне, когда бы и эти 6 000 р. были в моем распоряжении. Стало быть, лишаюсь % на 6 000 руб. = 360 руб., теряю, стало быть, 6 000 + 360 = 6 360 р. Если я плачу % за два года вперед, то расчет делается еще сложнее.
Отсюда возникают весьма сложные расчеты по учету процентов на вперед уплаченные суммы (disconto, interusurium); расчеты, которые могут иметь место всякий раз, когда должная сумма выплачивается по взаимному согласию прежде срока. В таком случае получающий уплату ранее срока пользуется некоторою выгодой, которая должна быть ему зачислена. Эта выгода состоит в возможности воспользоваться суммою в течение всего промежутка между минутою платежа и прежде положенным сроком уплаты. На этом основан и вычет процентов при учете векселей.