Курс истории древней философии

Трубецкой Николай Сергеевич

Гераклит как философский писатель

Гераклит изложил свое учение в сочинении, которому древние библиотекари давали различные заглавия ( , ли , Diog. L. IX, 12). очинение это, по-видимому, делилось на три части, где философ высказывал свои общефилософские, политические и богословские воззрения. На основании уцелевших фрагментов, а также и несомненного подражания Гераклиту, которое мы находим в одном из трактатов, ложно приписываемых Гиппократу , ильс полагает, что сочинение Гераклита состояло из кратких афоризмов. Мысль свою Гераклит облекал в загадочную, нередко парадоксальную форму. В сжатых афоризмах он любит соединять противоположные, исключающие друг друга понятия и образы. Его речь торжественна, сурова, отрывочна и таинственна, как изречения Дельфийского оракула, который «не сказывает, не утаивает, а указывает» (, fr. 93). лог Гераклита заслужил ему прозвание «темного». Иные думали, что Гераклит намеренно выражался так, как Феофраст, объясняли особенности Гераклитовой речи душевным аффектом, «меланхолией» философа. Сам он ссылается на Аполлона или на Сивиллу, которая «неистовыми устами возглашает невеселые, неразукрашенные, непримазанные речи, побуждаемая богом» (fr. 92). И, несмотря на темноту слога, на некоторую изысканную загадочность выражения, мысль Гераклита, его философское миросозерцание, его субъективное настроение представляются совершенно понятными. Мало того, форма его речи

вполне соответствует ее содержанию. Гераклит говорит как прорицатель, «возвещающий то слово, по которому все творится», и речь его загадочна и парадоксальна, потому что смысл вещей представляется ему величайшей загадкой, и сама истина является ему величайшим парадоксом, соединяя и совмещая в себе противоположности, по-видимому, несовместимые, исключающие друг друга. Гераклит принадлежит к числу мыслителей, умственная деятельность которых носит неизгладимую субъективную окраску: необычайная яркость образов, отрывочность речи этого «меланхолика» показывают, что мысли, вспыхивавшие в нем, переживались им как события. И такие мысли естественнее укладывались в форму афоризмов, чем в форму связного философского рассуждения. Недаром дух представляется ему в виде пламени, горящего в нас тем ярче и сильнее, чем интенсивнее наша духовная, умственная жизнь, чем живее и свободнее ее связь с огнем всемирного духа: в себе самом Гераклит ощущал горение этого пламени, и то учение о всемирном огне, которое связано с его именем, по-видимому, имело характер непосредственной мистической интуиции.

Мышление Гераклита имеет интуитивный характер. Напрасно стали бы мы искать у него следов физических или математических изысканий или диалектических рассуждений. Он знаком с физикой милетской школы, с Фалесом, Гекатеем, Пифагором, Ксенофаном; он признает, что философ должен быть широко образованным человеком (fr. 35), но он убежден, что «многоученость ума не научает»: иначе она научила бы его предшественников (fr. 40). Он идет своим путем, и там, где он сходится с предшественниками, он влагает в новый смысл в те идеи, которые он с ними разделяет.

Философия мирового процесса.

Закон всеобщего изменения

Первым положением философии Гераклита является закон всеобщего изменения или движения: «все течет» , «се движется и ничто не пребывает» – таков общий закон всего бывающего. Все изменяется во времени. Движется небо; движутся стихии, поколения живых существ сменяют друг друга. В круговороте Вселенной нет ничего неизменного и неподвижного. «Нельзя войти дважды в одну и ту же струю, нельзя дважды коснуться одного и того же тела: наши тела текут, как ручьи», и вещество обновляется в них, как тот воздух, которым мы дышим. Изменение, происхождение, уничтожение представляют собой загадочный переход от небытия к бытию и от бытия к небытию: возникает нечто, чего не было, или обращается в ничто нечто такое, что было. В этом переходе небытия в бытие и обратно заключается парадокс, противоречие, непостижимое для человеческого рассудка. Сейчас, вслед за Гераклитом Парменид пытался разрешить это противоречие, признав абсолютную неизменность истинно сущего: небытия нет вовсе, значит нет перехода от небытия к бытию. Изменение, происхождение, уничтожение есть лишь нечто кажущееся, призрачное; точно так же учил он и относительно движения. По Гераклиту, наоборот, изменение, движение именно и есть подлинная форма бытия: нет ничего безусловно неизменного и неподвижного. Только нашим омертвелым, грубым чувствам вещи кажутся таковыми, точно так же, как может казаться неподвижным поток или пламя огня. На деле все возникает и уничтожается: все вещи и сама Вселенная следуют этому закону. Единство возникновения и уничтожения в процессе всеобщего изменения является величайшим парадоксом: люди не могут понять этого «согласования разногласного», этого соединения противоположностей: смерть одного есть рождение другого и рождение одного – смерть другого в общем круговороте Вселенной. День и ночь, холод и зной, зима и лето, голод и насыщение, болезнь и здоровье переходят друг в друга: «все едино – одно из всего и все из одного». Жизнь и смерть, сон и бдение, молодость и старость, удовольствие и страдание суть состояния одного и того же существа, которые переходят одно в другое (fr. 88). И точно так же, как этот круговорот происходит в единичном существе и в ограниченный промежуток времени, так и в целом Вселенной, и в вечности совершается круг, в котором «конец сходится с началом». В единстве всеобщего течения все составляется и разлагается, приходит и уходит, возникает и уничтожается. Бог смерти, Аид, и бог жизни, Дионис, – один и тот же бог (fr. 15). «Бог есть день, ночь, зима, лето, война, мир, изобилие и голод. И он видоизменяется, подобно огню, когда он смешивается с курениями, и всякий дает ему название по своему желанию» (fr. 67).

Таким образом одно и то же божественное начало видоизменяется во всех формах бытия. Мы зовем его различными названиями, смотря по тому, в каких формах мы его воспринимаем, но в действительности оно одно во всех них, едино в самих противоположностях. Этого мало: всеединство деятельно осуществляется именно в вечном процессе изменения и движения, в котором, как у Анаксимандра, уничтожается всякое обособление или разделение. Сравнение с огнем, который меняет свой вид, смешиваясь с дымом жертвенного курения , десь не случайно: то всеединое начало, из которого все возникает, которое все движет, все изменяет и «на все меняется», все превращает и во все обращается, определяется Гераклитом как «вечно живой» огонь – деятельная, божественная стихия. Оригинальная особенность Гераклита состоит в том, что он мыслит сущее как процесс и не может представить себе действительного бытия иначе, как в форме бывания (, Werden). гонь не есть качественно неизменная стихия, подобная стихиям других физиков: "все вещи меняются на огонь, и огонь меняется на все вещи, как товары на золото и золото на товары" (fr. 90). Огонь, как видимая форма процесса горения, является наиболее подходящим определением для стихии, которая понимается как вечный процесс. Вещи, формы сущего возникают и рассеиваются как клубы курящегося дыма; пребывает лишь огонь, «мерами воспламеняющийся и мерами угасающий» (fr. 30).

Соотносительность противоположностей.

Борьба и гармония

Всякий процесс есть переход от одного состояния или положения к другому. Без различающихся, противополагающихся друг другу состояний не было бы перехода между ними, не было бы процесса. Поэтому мировой процесс в одно и то же время полагает противоположности и соединяет их, переходя от одной к другой, в ритме вечного круговорота: всякая определенная конкретная форма бытия, обособляясь от прочих, противополагается прочим; но все противоположности соотносительны друг другу, – одна предполагает другую, уравновешивает другую. Этой относительностью и объясняется «скрытая гармония» (fr. 54) в видимой розни противоположных сил и стремлений; ею объясняется то самовосстановляющееся,

«возвращающееся согласие», которое обусловливается напряжением взаимно уравновешивающих друг друга противоположных сил: так, два конца натянутого лука в своем расходящемся стремлении производят согласное действие ( , fr. 51).

Таким образом закон всеобщего взаимного противоположения или борьбы обусловливает как обособление вещей, так и гармонию целого, которая осуществляется в вечном движении. Все рождается борьбою, все разрушается ею же, все вещи обособляются и примиряются общей рознью, поскольку гармония целого предполагает взаимно уравновешивающиеся стремления противоположных сил. «Должно знать, что война есть общее (=, бщий закон, ср. fr. 2: ), что справедливость есть раздор, и что все возникает и уничтожается в силу раздора» (fr. 80). «Расходящееся сходится, и прекраснейшее согласие возникает из противоположностей, и все происходит в силу раздора» (fr. 8). Как строй человеческого общества, так и строй Вселенной имеет свое начало в войне: «война отец всего, царь всего; одних оказала богами, других – людьми; одних сделала рабами, а других свободными» (fr. 53).

Таков общий закон сущего: без борьбы, без противоположностей нечему соглашаться или соединяться, как без различия тонов нет гармонии. То «единое», из которого все происходит, заключает в себе внутреннее основание для видимого различия и разделения вещей: «соединяются целое и нецелое, сходящееся и противоположное, согласное и несогласное, – и из всего одно и из одного все» (fr. 10). Гераклит порицает Гомера, сказавшего «да исчезнет раздор из среды богов и людей»; Гомер не понимает, что он молит о разрушении мира, ибо, если бы молитва его была услышана, все вещи уничтожились бы (Diels, Fr. § 12 А 22), всякие различия исчезли бы, все множество погрузилось бы в один пламень вечного огня. Раздор и борьба могут казаться нежелательными отдельным существам с их относительной точки зрения. Для Бога, который определяется как «война и мир», наши человеческие понятия о добре и зле, о справедливости или несправедливости не имеют силы. «У Бога все хорошо и добро и справедливо, а люди сочли одно несправедливым, а другое справедливым» (fr. 102). [26] Пусть люди не понимают, каким образом расходящееся сходится и противоположное соединяется", – в этом и состоит загадка Вселенной. Но эта загадка имеет свою отгадку, свое «Слово» или разумный смысл, без которого Вселенная не могла бы существовать.

26

Дильс и Bywater извлекают этот фрагмент из схолий к Ил. IV, 4 (I, 69, 6 Sehr.); по-видимому, однако, ps. Hippocr. I, 11, лиже к Гераклиту.

Неизменный закон Вселенной. Логос

Во всеобщем потоке явлений рождаются и проходят единичные формы, но общие отношения остаются неизменными; «все течет», все меняется, но строй целого остается неизменным. В движении светил, в смене дня и ночи и времен года, в смене жизни и смерти, – словом, в общем круговороте бытия есть закономерная правильность, есть мера, есть закон, есть «рассуждение», или слово, которое «пребывает всегда».

«Единое» Гераклита, то единое, к которому сводится «все», определяется как «мудрое» , высшая человеческая мудрость состоит в том, «чтобы познать разумную мысль , огущую править всем через все» (fr. 41). Этот мироправящий разум иногда получает у Гераклита специальное наименование, приобретшее в позднейшей греческой философии величайшее значение: он называет его Логос или Слово. [27]

Все в мире творится по этому слову, правящему всем (fr l и 72). Оно есть всеобщий закон всех вещей, которого люди не разумеют, хотя постоянно с ним сталкиваются. Ему должны следовать мудрые, из него все человеческие законы черпают свою силу (fr. 114).

27

Трудно передать этот греческий термин, буквально означающий «слово», одним равнозначащим русским выражением: ближе других «рассуждение», как в смысле «речь», «слово о чем-нибудь» (fr. 39, 87, 108), так и в смысле «разум» (fr. 115 и 2, ср. fr. 113, ), в смысле «отношение» («в рассуждении» – в отношении fr. 4 а и 31). Некоторые ученые, как Schuster (Heraklit von Ephesus, 1873, 17) или Burnet (Early Greek Philosophy, 133, 13), признают логос лишь в смысле «речь» (argument, discourse etc.); но это едва ли возможно, как ввиду fr. 2 (где ротивополагается ), ак и ввиду fr. 115, если только его можно приписать Гераклиту. Fr. 1 – – ожет означать "хотя рассуждение это истинно всегда"… (Bumet, 1. с!). Противоположного мнения держится Целлер, I, 668, 2; Tannery, 1, с. 171; A. Aall. Gesch. der Logosidee, 1896, I, 28–40; Diels, 1. с., и др. Во всяком случае, само понятие всеобщего разумного закона, мысли или «единой мудрости» у Гераклита имеется, и хотя терминология его сбивчива, есть полное основание думать, что сам термин логос для обозначения мироправящего разумного начала был заимствован стоиками у Гераклита, а не приписан ему ими.

«Истинное слово» убеждает нас, что все едино и что это «единое» разумно и божественно. Орфики называли свое всеединое божество Зевсом и в своем пантеизме подходили довольно близко к идее о соединении противоположностей. Гераклит, как бы в отличие от них, утверждает, что «единое мудрое одно; он и не хочет и хочет называться именем Зевса» (fr. 32): оно не допускает этого имени, поскольку оно отлично от Зевса мифологии или народной религии; и оно допускает его, поскольку (оэт. Зевс) значит «жизнь» : ожество, божественное всеединство есть жизнь с точки зрения Гераклита. [28] Далее, мы находим у него положение, где он еще решительнее указывает свое отличие от всех предшественников – милетских физиков, орфиков, Ксенофана: «чьих слов я ни слыхал, никто не дошел до того, чтобы познать, что мудрое есть от всего отрешенное» ( , fr. 108). аким образом божественный разум или божество признается здесь не только как всеединое, но и как отрешенное от всего; оно, стало быть, и едино со всем, и вместе отрешено от всего; и тожественно с целым Вселенной отлично от нее, – «имманентно» и вместе «трансцендентно», как сказал бы современный философ. Как соединяются эти противоположные определения в уме Гераклита, мы в точности не знаем. Вопрос уясняется, однако, если рассмотреть, как философ представлял себе отношение всеединого разумного начала к природе и к человеку.

28

Fr. 32; . Comperz Zu Heraklit's Lehre (1877) предлагает соединить этот фрагмент с fr. 41 (Byw. 19), который он вставляет между словами .