Курс лекций по древней и средневековой философии
Шрифт:
Счастье. Счастье состоит в том, чтобы жить, никого не боясь и никого не стыдясь, а так могут жить только те, кто справедлив. Счастье состоит в душевном покое, в радости и в полноте жизни. Несчастны те, у кого душа не знает покоя ни днем, ни ночью. Покой душе приносит справедливость. Будь справедлив - будешь счастлив! Быть справедливым - значит быть добродетельным: "Достаточно быть добродетельным, чтобы быть счастливым" (V, 11). Диоген Синопский "добродетельных людей... называл подобиями богов" (VI, 51). Человека делает счастливым не знатное происхождение, не слава и не богатство: напротив, чтобы быть счастливым, надо быть умеренным в своих потребностях и желаниях, стать и в этом богоподобным, ведь "богам дано не нуждаться ни в чем, а мужам, достигшим сходства с богами, - довольствоваться немногим" (VI, 105), "бесполезным трудам... предпочесть труды в согласии с природой" (Анткин, 168), "жить, никого не боясь, ничего не стыдясь" (Анткин, 134), чтобы "душа была спокойной и
Диоген Синопский - этот идеальный киник - говорил о себе, что "судьбе он противопоставляет отвагу, закону - природу, страстям - разум" (Анткин, 146). И это были не пустые слова.
Диоген жил на рубеже двух эпох. Более "эллинистичны" ученики Диогена - Кратет, Онесикрит и др.
Кратет Фиванский. Одним из последователей Диогена Синопского был Кратет. Этот очень богатый фиванец стал бездомным и нищим человеком. Соблазнительно связать сие превращение Кратета с разрушением его родного города Фивы в 335 г. до н. э. македонянами. Однако известно, что не это трагическое событие лишило Кратета его богатств. Он сам себя лишил их. Наипозднейший греческий ученый Симпликий (умер в 549 г. н. э., через семьдесят три года после незаметного упразднения Западной Римской империи и через двадцать лет после изгнания философов из Восточной Римской империи) в "Комментарии к "Энхейридиону" Эпиктета писал: "Бедность - не порок, сказал бы Эпиктет, но и Кратету Фиванскому она не казалась злом, когда он пожертвовал родному городу все свое состояние, сказав при этом: - Кратет Кратета сам имущества лишил" (Анткин, 173). Более ранний автор - император Юлиан (IV в. н. э.) сообщает, что "Кратет отдал свое имущество народу" (Анткин, 178).
Еще более ранний ученый - грамматик Деметрий Магнесийский (I в. до н. э.) писал, что Кратет оставил свои деньги меняле, чтобы он возвратил их возможным детям Кратета, если те не станут философами, в противном случае раздал бы их народу, ибо философам деньги не надобны. А еще более ранний автор - Диокл Магнесийский (II-- I вв. до н. э.) говорит, что приняв совет Диогена Синопского, Кратет свои деньги бросил в море, а земли отдал под общественные пастбища. Наконец, самый ранний, наиболее близкий по времени к Кратету доксограф, автор сочинения "Преемства философов", Антисфен Родосский (III-II вв. до н. э.) рассказывает, что Кратет обратил все свое состояние в деньги (отчего получилась громадная сумма почти в двести талантов, т. е. в пять тонн серебра) и поделил их между своими согражданами.
Кратет отказывался от своей собственности с радостью. В какой-то момент своей жизни, возможно под влиянием Диогена Синопского, он проникся убеждением, что всякое материальное богатство - не настоящее богатство, что оно, более того, вредно, что оно делает людей не лучше, а хуже, лишая их праведности. И он, Кратет, тоже ее лишен. Будучи поэтом-философом, Кратет говорит в одном из своих стихотворений: "Хочется праведным стать и такое добыть мне богатство, Чтобы к добру привело, делая лучше людей" (Анткин, 171).
Это духовное богатство, о котором Кратет в другом своем литературном опусе говорит так: "То, что узнал и продумал, что мудрые Музы внушили, - Это богатство мое; все прочее - дым и ничтожность" (Анткин, 171). Такая смена богатств принесла Кратету многое.
Это, во-первых, свобода. Это высшая ценность для киника Кратета, ради которой, если нет другого пути, можно пожертвовать всеми обыденными житейскими радостями. Жизнь такова, что только "те, кто не сломлен вконец жалким рабством у радостей жизни", кто, более того, способен жить по-кинически (т. е. почти "по-собачьи"), ничего не имея и ни о чем не жалея, ничего не желая и ничего не домогаясь, свободны. Именно они и только они "чтут лишь царство одно - бессмертное царство свободы" (Анткин, 172).
И никаких других царств Кратет не признавал. Он говорил: "Отечество мое - не только дом родной, Но всей земли селенья, хижина любая, Готовые принять меня в свои объятья" (Анткин, 173). Когда только что разрушивший Фивы Александр Македонский спросил у Кратета, хочет ли он, чтобы его родной город был восстановлен, Кратет ответил: "Зачем? Придет, пожалуй, новый Александр и снова разрушит его" (Анткин, 171 -172). Одно лишь "бессмертное царство свободы" не зависит от внешних обстоятельств. Ему не страшен никакой завоеватель, потому что свобода этого царства такова, что она покоится на том, что нельзя потерять даже по воле судьбы, даже утратив вдруг гражданскую свободу, став рабом, как только что стали тридцать тысяч соотечественников Кратета, проданные македонянами в рабство (помимо шести тысяч убитых). Киническая свобода абсолютна, потому что она покоится на дне. Это свобода тех, кому нечего терять. Кто даже и жизнью своей не дорожит. Поэтому Кратет говорил о себе с гордостью, что его
Именно ради такой свободы, свободы неимения, свободы от связанных со всяким имением забот, ради беззаботности как единственно возможном для нищего киника способе быть свободным (но они другого способа и не видели, всякая иная свобода полна забот, а потому она вовсе не свобода, что это за свобода, сказали бы они, за которую каждый день надобно идти на бой, как наивно думал гетовский Фауст) и отказался вдруг прозревший богатый фиванец от собственности. Рассказав о поступке Кретета, уступившего свое состояние городу, Симпликий продолжает: "Только тогда он почувствовал себя свободным" (Анткин, 173). Кратет стал свободным, сменив богатство на бедность.
Это превращение дало Кратету, во-вторых, радость. Плутарх в одном из своих сочинений - "О свободе духа" - писал во II в. н. э.: "Кратет, у которого только и было, что нищенская сума да плащ, всю жизнь прожил, шутя и смеясь, как на празднике" (Анткин, 176).
Наконец, в-третьих, такая смена богатств (материального на духовное) хотя и лишила Кратета возможности быть спонсором-меценатом, однако дала ему удивительную способность умиротворителя и примирителя, за что (теперь это можно объяснить) была для него открыта хижина любая, за что Кратет получил даже почетное прозвище "Всех-дверей-открыватель" (Анткин, 176). Когда Кратет заходил в любой дом, его там принимали с почетом и радушием. И это несмотря на то, что он был хромым, горбатым (в старости) и с безобразным лицом. Приобретя истинное богатство, Кратет делал людей лучше. Диоген Лаэртский сообщает: Кратет "входил в любой дом и учил добру" (VI, 86), примиряя ссорящихся (а семейные ссоры были, есть и будут в любые времена, и это самый тяжкий вид ссор, потому что они постигают людей в обыденное время, а не в чрезвычайных обстоятельствах, они же и самые распространенные). Антоний в трактате "Рассуждение о согласии и мире" пишет: "Рассказывают, что Кратет приходил в дома, раздираемые ссорами, и словами о мире разрешал споры" (Анткин, 175). Император Юлиан сообщает, что Кратет "приходил в дома друзей, званый и незваный, примиряя близких друг с другом, когда замечал, что они в ссоре. Он упрекал, не причиняя боли, а тактично" (Анткин, 176).
Кратет был снисходителен к людям. "Он говорил, что невозможно найти человека, который никогда не совершал бы ошибок, подобно тому, как и в гранате среди зерен всегда найдется хоть одно, да гнилое" (Анткин, 173-174). Увещевая несчастных людей, Кратет призывал к умеренности. Мера всегда прославлялась древними мудрецами-философами. Еще Гесиод сказал: "Меру во всем соблюдай, и дела свои вовремя делай!"78. "Мера - наилучшее" 79, - утверждал мудрец Клеобул. "Ничего сверх меры", - сказал другой мудрец Солон. И согласно Кратету, "умеренность... спасает семьи, спасает и государства" (Анткин, 176). Миря людей, Кратет никогда не прибегал к лести. Как и Диоген Синопский, он ненавидел льстецов. "Те, кто живет среди льстецов, говорил он, так же беспомощны, как телята в стаде волков. Ни тем, ни этим нельзя помочь - кругом одни враги" (Анткин, 175). Делая людей лучше, Кратет прибегал к тактичному, но настойчивому нажиму на них. Он знал, что "неразумные люди (а таковых большинство - А. Ч.) похожи на коловорот, без нажима и принуждения они ничего не хотят делать из того, что положено" (Анткин, 175). Помимо умеренности, Кратет стремился в своей воспитательной деятельности к скромности. В одном из своих стихотворений он говорит: "Здравствуй, богиня моя, мужей добродетельных радость. Скромность имя тебе, Мудрости славной дитя. Благость твою почитает, кто справедливости предан" (Анткин, 171). Итак, скромность - дочь мудрости. Справедливый человек скромен. Скромность украшает и женщину. Плутарх в "Супружеских наставлениях" подчеркивает: "Украшением можно считать то, что украшает, говорил Кратет. А украшает то, что делает женщину более скромной. Ее не делает такой ни золото, ни смарагды, ни румяна, а то, что преисполняет серьезностью, сдержанностью и стыдливостью" (Анткин, 175).
Снисходительное отношение к людям Кратета, его помощь им не исключают обычного для киников, да и вообще для философов Древней Греции, критического и обличительного к ним отношения. Плутарх в сочинении "О воспитании детей" писал: "Знаменитый философ древности Кратет любил повторять: "Если бы можно было подняться на самое высокое место в городе и закричать оттуда громким голосом: "Эй, вы, люди! Куда вы стремитесь? Зачем столько тратите сил, чтобы приобрести себе богатства, а о детях, которым вы все это оставите, почти не заботитесь?" Сейчас мы можем это сделать. Современные технические средства это позволяют. Попробуем?