Курс лекций по древней и средневековой философии

Чанышев Арсений Николаевич

Также с большим уважением говорит Сенека о Плафоне, он даже излагает учение Платона о первоначалах, насчитав их у Платона пять: "...по словам Платона, есть пять причин: то, из чего; то, кем; то, в каком виде; то, ' наподобие чего; то, ради чего; последнее же - это то, что из них получается. Так, в статуе... то, из чего, есть бронза; то, кем, - художник; то, в каком виде, - это форма, которая ей придана; то, наподобие чего, - это образец, которому подражал создатель; то, ради чего, - это его намеренье; то, что из них получается, - это сама статуя" (65, 8). "То же самое, говорит Платон, есть и у вселенной: и создатель - то есть бог; и то, из чего она создана, - то есть материя; и форма - тот облик и порядок, которые мы видим в мире; и тот образец - то, наподобие чего бог сотворил эту прекрасную громаду; и намеренье, с которым он ее сотворил" (65, 9). Итак, бронзе соответствует материя, художнику - создатель (бог), форме статуи - тот облик и порядок, который есть в мире, образцу у скульптора - образец у бога, статуе - сама вселенная. Нетрудно заметить, что Сенека неточно называет причиной результаты деятельности скульптора и бога. Но для него здесь главное немерение бога - "то, ради чего". Намерение бога - сделать добро. В другом письме Сенека различает у Платона шесть разрядов существующего: то, что есть, но не как чувственноданное, а как умопостигаемое; то,

что является выдающимся из "того что есть": великий поэт, бог; идеи как образцы (Сенека передает слова Платона: "Идея - вечный образец всего, что производит природа", идеи бессмертны; неизменны и нерушимы); эйдосы (Сенека различает у Платона "идеи" и "эйдосы", "идея" и "эйдос" в понимании Сенеки не синонимы: "Идея - это образец, эйдос - это облик, взятый с него и перенесенный в произведение. Идее художник подражает, эйдос создает"); то, что существует вообще, видимо, чувственные вещи; то, что как бы существует: пустота, время (см. 58, 16-22). Но фактически первый и третий роды сущего - одно и то же, второй род излишен, различие между идеей и эйдосом надумано... Сенека явно несилен в абстрактном аналитическом мышлений. Для Него Платон прежде всего учитель нравственности. Не случайно Катон Младший в последнюю свою ночь, положив в изголовье меч, всю ночь читал Платона, меч давал ему возможность умереть каждый миг, а Платон (видимо, "Федон", где Сократ перед казнью прославляет смерть как освобождение от ненасытного тела и истолковывает философствование как умирание, ибо при философствовании душа научается жить без мешающего мышлению тела) - умереть с охотой. Для Сенеки важно, что "Платона философия не приняла благородным, а сделала" (44, 3).

Гораздо более сдержанно относится Сенека к Аристотелю. Он коротко рассказывает Луцилию о четырех причинах Аристотеля (см. 65, 4-6). Зато Сенека в восторге от стоиков - Зенона, Клеанфа, Хрисиппа, Панетия и особенно Посидония, которого ставит выше всех философов, заявляя, что Посидоний - "один из тех, чей вклад в философию больше прочих" (90, 20), но он в восторге от них, как тех, кто своей жизнью показал пример, но не от их диалектики, которую он высмеивает как "греческие глупости" (82, 8). Например, Зенон пытался избавить от страха смерти таким умозаключением: "Зло не может быть славным, смерть бывает славной, значит, смерть не есть зло" (82, 9). "Ты своего побился, - иронизирует над Зеноном из Китиона Сенека - избавил меня от страха!" (82, 9). "Во имя истины нужно действовать проще, против страха - мужественней" (82, 19). "Я предпочел бы все, что они накрутили, распутать и разъяснить, чтобы не навязывать сужденье, а убеждать. Войско, построенное для боя, идущее на смерть за жен и детей, - как его ободрить?" (82, 20). "Как ободрить их, чтобы они телами загородили дорогу лавине, обрушившейся на весь народ, и ушли из жизни, но не от своего места? Неужто сказать им: "Зло не может быть славным; смерть бывает славной, значит смерть не есть зло?" (82, 21). "Вот убедительная речь! Кто после нее поколеблется броситься на вражеские клинки и умереть стоя?" (82, 21). Сенека ставит в пример этой хитроумной, но бессильной диалектике воодушевляющие слова спартанского царя Леонида, загородившего со своими тремястами воинов путь персидскому колоссу на глиняных ногах в первой из греко-персидских войн - проход через Фермопилы: "Давайте-ка завтракать, соратники: ведь ужинать мы будем в преисподней!" (82, 21) - или слова римского военного трибуна Квинта Цедиция в первой из Пунических войн, который, посылая солдат пробиться сквозь огромное вражеское войско и захватить некое место, сказал им: "Дойти туда, соратники, необходимо, а вернуться оттуда необходимости нет" (82, 22). "Видишь, как проста и повелительна добродетель! Кого из смертных, запутав, вы сделаете храбрее, кому поднимете дух? Нет, вы его сломите, ибо меньше всего можно умалять его и насильно занимать хитроумными мелочами тогда, когда готовится нечто великое" (82, 22).

Сенека ставит личный жизненный пример философа важнее его учений. Он утверждает, что "и Платон, и Аристотель, и весь сонм мудрецов, которые потом разошлись в разные стороны, больше почерпнули из нравов Сократа, чем из слов его" (6, 6), что Клеанф стал подобием Зенона из Китиона не потому, что слушал его лекции, а потому, что жил вместе с ним (см. 6, 6), что "Метродора и Гермарха, и Полнена сделали великими людьми не уроки Эпикура, а жизнь с ним вместе (см. 6, 6). Сенека преклоняется перед Катоном Старшим, Като-ном Младшим, перед мудрым Лелием, перед Сократом и Платоном, Зеноном и Клеанфом именно как мудрецами, создателями мудрости, которая учит правильно жить, общество которых, хотя бы заочное, избавляет от пороков. "Хочешь освободиться от пороков - сторонись порочных примеров. Скупец, развратитель, жестокий, коварный, - все, что повредили бы тебе, будь они близко, - в тебе самом. Уйди от них к лучшим, живи с Катонами, с Лелием, с Тубероном, а если тебе по душе греки - побудь с Сократом, с Зеноном. Один научит тебя умереть, когда это необходимо, другой - раньше, чем будет необходимо. Живи с Хрисиппом, с Посидонием. Они передадут тебе знание божественного и человеческого, они прикажут тебе быть деятельным и не только красно говорить, сыпля словами для удовольствия слушателей, но и закалять душу и быть твердым против угроз. В этой бурной, как море, жизни есть одна пристань: презирать будущие превратности, стоять надежно и открыто, грудью встречать удары судьбы, не прячась и не виляя" (104, 21-22). Такова мужественная философия Сенеки! Для него критерий истины - жизнь в соответствии с истиной. "Разве нашу жизнь... буря не треплет сильнее, чем любую лодку? Нужно не разговаривать, а править. Все, что говорится, чем бахвалятся перед заслушавшейся толпой, - заемное, все это сказано Зеноном, сказано Хрисиппом, Посидонием и огромным отрядом им подобных. А как нынешним доказать, что сказанное подлинно им принадлежит, я тебе открою: пусть поступают, как говорят" (108, ^37-38) - странный совет человека, который сам сознается в том, что он не поступает, как говорит.

Так или иначе мы видим, что Сенека относится критически к другим философам. Так, изложив учение Платона и Аристотеля о причинах, он замечает, что "в утверждениях Платона и Аристотеля названо либо слишком много, либо слишком мало причин" (65, 11). Он претендует на собственные суждения в области философии, скромно говоря о себе: "...я не раб предшественников, а единомышленник" (80, 1). Он высмеивает тех, кто рабски повторяет чужие мысли. Он пишет Луцилию, что "взрослому и сделавшему успехи стыдно срывать цветочки изречений, опираясь, как на посох, на немногие расхожие мысли, и жить заученным на память. Пусть стоит он на своих ногах и говорит сам, а не запоминает чужое. Стыдно старому или пожилому набираться мудрости из учебника... Изреки что-нибудь от себя" (33, 7), ведь "одно дело помнить, а другое дело знать" (33, 8). "Истина открыта для всех, ею никто не завладел" (33, 10). Но что значит знать для Сенеки? "Помнить - значит сохранять в памяти

порученное тебе другими, а знать - это значит делать по-своему, не упершись глазами в образец и не оглядываясь всякий раз на учителя" (33, 8). Итак, знать - значит самостоятельно делать. Здесь хорошо виден практицизм римской мудрости, которая никогда не принимала того отвлеченного, созерцательного и бездеятельного характера, какой она имела хотя бы у Аристотеля. Не можешь изменить порядок вещей - изменяй свое к ним отношение.

Из сказанного ясно, что Сенека понимает под философией. Он резко противопоставляет мудрость и философию, с одной стороны, и знание - с другой. Он, правда, не подобен здесь своему современнику апостолу Правду, который, как мы знаем, философии и знанию как мудрости мира сего противопоставил мудрость мира иного. Нет, Сенека говорит о мудрости мира сего, когда говорит даже о боге. Для него мудрость - руководство не для того, чтобы попасть в потусторонний рай, а для того, чтобы уцелеть в этом. Водораздел между мудростью и знанием проходит по той линии, что знание делает человека ученее, но не лучше, быть ученее - не значит быть лучше; "не лучше, а только ученее" (106, 11) становится тот, кто занимается "свободными искусствами", а ведь "вся толпа свободных искусств притязает занять в ней (философии.
– А. Ч.) место" (88, 24), "не лучше Остановится и тот, кто саму философию загромождает ;ненужностями" (106, 12), "кто занимается словесной ! игрой, которая уничтожает душу и делает философию не (великой, а трудной" (71, 6). Правда, Сенека различает |в философии умозрительную и прикладную части, так, что философия "и созерцает, и действует" (95, 10), но здесь он скорее выражает суть греческой философии, чем свои взгляды. Вся его философия прикладная. И здесь знания мешают мудрости. Поэтому надо ограничить себя в знании: "стремиться знать больше, чем } требуется, это род невоздержанности" (88, 36), - для мудрости надо много простора в голове, а знание забивает ее пустяками, ведь никакая наука, кроме философии, не исследует добро и зло. Поэтому геометрия - не часть философий (см. 88, 25). Так называемые "свободные искусства" мешают мудрости, а если уж всерьез говорить о "свободном искусстве", то есть только одно подлинно свободное искусство - то, что дает свободу (88, 2). Но путь к свободе открывает только философия, мудрость. "Обратись к ней, если хочешь не знать ущерба, быть безмятежным, счастливым и, главное, свободным. Иным способом этого не достичь" (37, 3). Но для Сенеки быть свободным - значит быть свободным от тела. Философия освобождает душу от тисков тела: "Тело для духа - бремя и кара, она давит его и теснит, держит в оковах, покуда не явится философия и не прикажет ему вольно вздохнуть, созерцая природу, и не отпустит от земного к небесному" (65, 16). Но это уже психофизическая проблема у Сенеки. Об этом далее.

Пока же скажем, что искусство мудреца, философа - укрощать беды, делать кроткими страданье, нищету, поношение, темницу, изгнание (85, 41), что истинная цель философии - формировать человеческий характер и делать его способным противостоять всем ударам судьбы. "Философия... выковывает и закаляет душу, подчиняет жизнь порядку, управляет поступками, указывает, что следует делать и от чего воздерживаться, сидит у руля и направляет среди пучин путь гонимых волнами. Без нее нет в жизни бесстрашия и уверенности: ведь каждый час случается так много, что нам требуется совет, которого можно спросить только у нее" (16, 16). Сенека различает три рода людей: тех, кто еще не овладел мудростью, но подошел к ней вплотную; тех, кто избавился от наибольших зол души и от страстей, но так, что его безопасность еще ненадежна; тех, кто изжил множество тяжких пороков, но все же еще не все (см. 75, 8).

Размышление Сенеки о знании (науках) и мудрости весьма актуально. Сейчас в нашем мире все больше знаний и все меньше мудрости, т. е. умения применять эти знания на благо людям. Знания и связанная с ними техника вовсе не рассматриваются мудро, т. е. с точки зрения добра и зла для человека, они вырываются из рук человека и обращаются против него, не говоря уже о военной технике, которая прямо направлена на причинение наибольшего вреда противнику, но при современной технике всему человечеству, в том числе и самим себе. Они как бумеранг могут поразить того, кто применил их против своего врага.

Говоря о философии, Сенека различает в ней в качестве ее предметного содержания природу, нравы и разум (88, 23-25). Так что предметом его философии является и природа, иначе он не написал бы свои "Естественные вопросы". Сенека повторяет деление философии на этику, логику и физику, которую произвели греческие стоики, деление, восходящее к Платону, но без слова "логика" (у Платона была "диалектика"). Знание природы стоикам необходимо, ибо ведь их главное этическое требование - жить в согласии с природой.

Но стоики не знали естественного, природы, они не знали ни одного закона природы. Они, как мы видели раньше, превращали природу в метафизическую реальность, которой приписывали не свойственные ей черты: разумность и божественность. Причинам Платона и Аристотеля Сенека противопоставляет две причины: материю и разум, пассивную материю и деятельный разум. "Наши стоики... утверждают: все в природе возникает из двух начал - причины и материи. Материя коснеет в неподвижности, она ко всему готова, но останется праздной, если никто не приведет ее в движение. Причина, или же разум, ворочает материю как хочет и, придавая ей форму, лепит всяческие предметы. Ведь в каждой вещи непременно должно быть то, из чего она делается, и то, чем она делается; второе есть причина, первое - материя" (65, 2).

Однако и то, и другое начало, и материя, и разум телесны.

Сенека - своего рода теологический и психологический материалист. Всё телесно. Телесны и боги, и души. Но в то же время все одушевленно, разумно и божественно. Правда, эта позиция Сенекой до конца не выдерживается. Вслед за греческими стоиками, он берет за начало начал бытие, как то, что есть, все то, что есть. Это бытие он делит на бестелесное и телесное, телесное же - на неодушевленное и одушевленное, одушевленное - на растительное и животное, а то и другое - на виды. Но бестелесное у него как бы существует: пустота, время... Сенека думает, что и тело, и душа, и страсти души телесны. Он утверждает, что "душа есть тело" (106, 4), что "благо человека не может не быть телом" (106, 5), что "страсти - такие, как гнев, любовь, грусть, суть тела" (106, 5)... Но каковы критерии телесности? Телесно то, что способно действовать ("что действует, то телесно", -106, 4), а страсти изменяют состояние тела, мы под влиянием страсти изменяемся в лице, краснеем, бледнеем... Значит, они телесны. Телесны и храбрость, и разумность, и кротость, и благочестие, и безмятежность, и непреклонность, и невозмутимость - все это тела (см. 106, 7). Благо телесно, потому что благо человека - благо его тела (106, 10),. что совершенно расходится с вышеописанным взаимоотношением души и тела, по Сенеке. Вторым критерием телесности является способность к соприкосновению. Сенека приводит слова Лукреция (он также много цитирует и его заочного учителя Эпикура): "Тело лишь может касаться и тела лишь можно коснуться" ("О природе вещей". 1, 34).