Курс любви

де Боттон Ален

Началу уделяется неоправданно много внимания потому, что никто не предполагает, что это только один этап из многих. Для Романтиков начало отношений в концентрированном виде содержит в себе все необходимое для любви в целом. Именно поэтому существует столько любовных историй, в которых после встречи влюбленных, после первых пройденных испытаний рассказик обретает пару на сомнительное будущее или же убивает возлюбленных. Ведь то, что обычно мы называем любовью, – только начало любви.

Удивительно, замечают Рабих и его жена, насколько редко их спрашивают о том, что произошло с ними после встречи, словно интересоваться подлинной историей отношений – перешагивать за дозволенную черту любопытства. Никогда прилюдно не приходилось отвечать на единственный волнующий их вопрос: «Каково это быть женатыми так долго?»

Россказни об отношениях, которые без видимых драм и неистовств сохраняются десятилетиями (что увлекает и пугает одновременно), – исключения в ряду историй, где мы находим мужество рассказать о развитии любви.

Происходит это так, начало, привлекающее к себе слишком много внимания: Рабиху тридцать один год, он живет в городе, который едва знает или понимает. Раньше он жил в Лондоне, но недавно перебрался в Эдинбург. Его прежний работодатель – архитектурное бюро – избавился от половины штатных сотрудников, неожиданно упустив важный контракт. Переизбыток рабочей силы вынудил Рабиха закинуть сеть своих профессиональных поисков глубже, чем ему бы хотелось, что в конечном счете привело его к согласию работать на шотландскую студию дизайна городской среды, специализирующуюся

на площадях и перекрестках. Он одинок уже несколько лет, с того момента, как отношения с графической дизайнершей потерпели неудачу. Рабих вступил в местный клуб здорового образа жизни и зарегистрировался на интернет-сайте знакомств. Он присутствовал на открытии галереи, выставляющей предметы кельтской культуры. Посещал одно за другим все мероприятия, мало-мальски имевшие отношение к его работе. Все напрасно. Несколько раз он ощущал интеллектуальную связь с женщиной, но никакой физической – или наоборот. Или, того хуже, мелькал лучик надежды, а следом звучало имя ее парня, обычно стоявшего в другом конце комнаты с выражением тюремного надзирателя на лице. И все же Рабих не сдавался. Он – Романтик. В конце концов после множества пустых суббот это произошло – почти так, как он был приучен (искусством главным образом) ожидать. Начинается круговое движение на дороге А720, идущей на юг от центра Эдинбурга, соединяющей трассу с замкнутым кварталом элитных домов, выходящих окнами на поле для гольфа и пруд, – поручение Рабих принимает не из интереса, его обязывает скромное положение в иерархии своей компании. Со стороны клиента контроль над исполнением изначально поручили одному из старших членов Городского совета, но за день до начала реализации проекта ответственного постигла тяжелая утрата и на его место выдвинули менее значимого коллегу. С Рабихом они обмениваются рукопожатием пасмурным утром в начале июня, чуть позже одиннадцати часов. На Кирстен Маклелланд флюоресцирующая куртка, каска и пара грубых резиновых сапог. Из того, что она произносит, Рабих Хан слышит не так-то много: не только из-за непрерывно грохочущих ударов стоящего поблизости гидрокомпрессора, но еще и потому, что, как ему предстоит убедиться, Кирстен частенько говорит довольно тихо, как принято в ее родном Инвернессе [4] , где в течение разговора уходят от основной темы еще до того, как завершают предложения, словно на полпути собеседник высказал какое-то возражение и можно попросту переходить к обсуждению других, более значимых вещей. Несмотря на ее одеяние (или, говоря правду, в какой-то мере именно из-за него), Рабих сразу же замечает в Кирстен ряд черт как психологических, так и физических, которые ему импонируют. Например, невозмутимость, с какой она отвечает на покровительственное отношение полностью мужской строительной бригады из двенадцати человек; тщательность, с какой проверяет исполнение различных пунктов графика; ее уверенное безразличие к требованиям моды и ее индивидуальность, представленную легкой кривизной передних верхних зубов. Когда совещание со строителями заканчивается, клиент с контрагентом отходят в сторонку, присаживаются на скамью и вместе проходятся по контракту. Но уже через несколько минут начинает накрапывать, и, поскольку в строительной конторе помещения для работы с документами нет, Кирстен предлагает пройти до ближайшей улицы и отыскать кафе. По пути туда, укрывшись под ее зонтиком, они завязывают разговор о путешествиях. Кирстен сообщает Рабиху, что старается выбираться из города при первой же возможности. Не так давно, например, она отправилась на озеро Карриган, где, разбив палатку в нехоженом сосновом бору, вдали от людей и всего отвлекающего и безумного в городской жизни, ощутила необычайный покой и всеохватность бытия. Да, она отправилась туда одна, отвечает она: ему представляется, как под пологом палатки она расшнуровывает походные ботинки. Когда они доходят до улицы, то никакого кафе не видят, так что укрываются в «Тадж-Махале», унылом и безлюдном индийском ресторане, где заказывают чай и (по настоянию хозяина) тарелку лепешек-пападам. Подкрепившись, разбираются с документами, сходятся на том, что бетономешалку надо вызывать не раньше третьей недели, а завозить брусчатку еще через неделю. Рабих изучает Кирстен с тщательностью судмедэксперта, стараясь при этом не выходить за рамки благоразумия. Он замечает легкие веснушки на ее щеках; любопытное сочетание уверенности и сдержанности в мимике; густые до плеч темно-рыжие волосы, зачесанные на одну сторону; а еще привычку начинать фразу с отрывистого: «Тут такое дело…» Из их делового разговора ему тем не менее удается выудить и проклевывавшиеся время от времени более личные черты. На его вопрос о родителях Кирстен отвечает (с заметной неловкостью в голосе), что в Инвернессе ее воспитывала одна мать, отец же рано утратил интерес к семейной жизни.

4

Инвернесс – город-порт в Шотландии, административный центр и единственный населенный пункт со статусом города в области Хайленд, крупнейшей из унитарных областей.

– Совсем не идеальное начало, чтобы внушить мне веру в людей, – говорит она с насмешливой улыбкой (он замечает, что ее левый верхний передний зуб немного кривоват). – Может быть, именно поэтому мысль о «долгой и счастливой жизни» после свадьбы, честно говоря, меня никогда не занимала.

Ее слова едва ли обескураживают Рабиха, который напоминает себе одну мудрость: циники – это всего лишь идеалисты с необычайно высокими мерками. Через широкие окна «Тадж-Махала» ему видны быстро летящие облака и – вдалеке – солнце, неуверенно направляющее лучи на черные вулканические купола Пентландских холмов [5] . Он мог бы довольствоваться мыслью, что Кирстен вполне приятный человек, с которым можно потратить утро на исправление досадных промахов муниципального управления. Мог бы свести свое суждение к тому, какие глубины, вполне возможно, таят в себе ее критические оценки конторской жизни и шотландской политики. Мог бы примириться с тем, что вряд ли возможно мимоходом распознать ее душу за бледностью лица и изгибом шеи. Мог бы обойтись замечанием, что она, возможно, довольно интересна, но ему понадобится еще лет двадцать пять, чтобы узнать ее лучше. Вместо всего этого Рабих уверен: он отыскал ту, кто наделена самым выдающимся сочетанием внутренних и внешних качеств: умом и добротой, юмором и красотой, искренностью и отвагой, – ту, по которой он будет скучать, едва она выйдет из комнаты; ту, чьи пальцы (в данный момент чертящие зубочисткой слабые линии на скатерти) ему страстно хочется гладить и сжимать своими; ту, с кем ему хочется прожить остаток жизни. Ужасаясь возможности обидеть, не имея понятия о ее вкусах, сознавая риск неверно расценить намек, он проявляет о ней крайнюю заботу с деликатностью, на какую только был способен.

5

Петландские холмы – достопримечательность, расположенная на южной окраине Эдинбурга, откуда открывается панорама города.

– Прошу прощения, вы предпочитаете сами держать зонтик? – спрашивает он, когда они пускаются в обратный путь на строительство объекта.

– О, если честно, мне все равно, – отвечает она.

– Я рад буду держать его для вас… если не возражаете, – настаивает он. – На самом деле, как вам угодно, – тут же одергивает себя. Как ни радостны открытия, он старается оградить Кирстен ото всех, кроме некоторых, сторон своего характера. На этом этапе лучше не показать истинную сущность.

Они встречаются через неделю. На пути все к тому же «Тадж-Махалу» для обсуждения отчета по бюджету и проделанной работе. Рабих спрашивает разрешения понести ее сумку с папками, в ответ она смеется и просит его не быть таким женофобом. Момент не кажется подходящим, чтобы открыться ей: он с не меньшей радостью поможет ей дом передвинуть… или станет выхаживать ее от малярии. К тому же факт, что Кирстен, по-видимому, не нуждается в особой помощи и во всем остальном, только усиливает энтузиазм Рабиха: слабость в конечном счете вызывает очарование только в сильных.

– Тут такое дело, половину моего отдела взяли и отпустили, вот я фактически сейчас и работаю за троих, – поясняет Кирстен, когда они усаживаются. – Вчера закончила не раньше десяти вечера, хотя, впрочем, это все потому, что у меня словно бзик такой – все держать под контролем.

Рабих боится сказать что-то не так и не может найти стоящую тему для разговора, но, как всем известно, молчание – свидетельство тупости, поэтому длинные паузы непозволительны. Кончается все долгим описанием того, как мосты распределяют нагрузку на свои опоры, за которым следует анализ соотношения тормозных скоростей шин на мокрой и сухой поверхностях. Его

неуклюжесть, по крайней мере, признак искренности: мы не волнуемся, когда соблазняем не особо интересных нам людей. Куда ни кинь, всюду он ощущает слабость своих притязаний на внимание Кирстен. Представление о ее свободе и самостоятельности пугает его не меньше, чем восхищает. Он понимает, что у Кирстен нет особо веских причин дарить ему свою любовь. Он также понимает, что у него нет права просить ее быть с ним добрее, это исключено. Он сейчас находится только на периферии жизни Кирстен. Затем происходит ключевое испытание: выяснение, являются ли чувства взаимными, – предмет почти детской простоты и тем не менее способный вынести бесконечные семиотические исследования и детальные психологические гипотезы. Она похвалила его серый плащ. Позволила ему заплатить за их чай и лепешки-пападам. Ободряюще отнеслась к прозвучавшему в разговоре его признанию о желании вернуться в архитектуру. Однако при всем этом она, казалось, чувствовала себя неловко, даже слегка раздражена была при трех его попытках завести разговор о ее прошлых отношениях. Не поддалась она и на его намек заскочить в кино. Подобные сомнения распаляют желание. Как уже успел осознать Рабих, наиболее привлекательны не те люди, которые сразу же принимают его (он сомневается в их решениях), и не те, которые никогда не дадут ему ни единого шанса (он привыкает к их безразличию), а скорее те, кто по непостижимым причинам (видимо, из-за романтических интриг или природной осторожности, физического состояния или психологической подавленности, религиозной приверженности или политических разногласий) позволяют ему немного постоять на ветру. Томление оказывается (на свой собственный лад) изысканным. В конце концов Рабих находит в бумагах совета номер ее телефона и в одно субботнее утро шлет ей эсэмэс, сообщая, что, по его мнению, чуть позже вполне может быть солнечно. «Я знаю, – почти тут же приходит ответ. – Съездим в Ботанический? Кирс». Что они и проделали и уже спустя три часа любовались самыми необычайными в мире деревьями и растениями в Королевском ботаническом саду Эдинбурга. Вот они видят чилийскую орхидею, их поражает запутанность рододендрона, они останавливаются между елью из Швейцарии и громадным красным деревом из Канады, чьи похожие на пальмовые ветви шуршат под легким ветром, долетающим с моря. Рабих уже растратил всю энергию на выдумывание бессмысленных комментариев, типичных для таких мероприятий. И не из-за высокомерия или уверенности в собственном праве, а от нетерпеливого отчаяния он обрывает на половине фразы Кирстен, которая читает пояснительную табличку: «Альпийские деревья ни в коем случае нельзя путать с…», – берет в ладони ее лицо и нежно прижимает свои губы к ее губам, в ответ она закрывает глаза и крепко его обнимает. Жутковато позвякивает колокольчик фургона с мороженым на Инверлейс-Террас, галка горланит на ветке дерева, привезенного из Новой Зеландии, и никто не замечает двух людей, наполовину скрытых за чужеземными деревьями, в один из самых нежных и важных моментов в их жизни.

И все же мы настаиваем: ничто из этого пока еще не имеет отношение к истории любви.

Любовные истории начинаются не из страха, что наши пассии могут не захотеть увидеть нас снова, а начинаются, когда они решают, что у них нет никаких возражений видеть нас все время; когда у них есть все возможности убежать прочь, а они дарят торжественные клятвы, обещая поддерживать нас и быть в плену у нас всю жизнь.

Наше осознание любви захвачено и обмануто первыми сбивающими с толку волнующими чувствами. Мы позволяем своим любовным историям заканчиваться чересчур рано. Кажется, мы знаем слишком много про то, как любовь начинается, и непростительно мало про ее продолжение.

У ворот Ботанического сада Кирстен просит Рабиха звонить ей и признается (с улыбкой, в которой он вдруг угадывает, какой она могла выглядеть в десять лет), что на следующей неделе все вечера будет свободна. По пути к себе домой в Квотермайл [6] Рабих, пробираясь сквозь субботнюю толпу, взволнован так, что готов останавливать незнакомцев, чтобы поделиться с ними своим счастьем. Непонятно как, но он смог решить три главные проблемы, лежащие в основе романтической идеи любви: он нашел должную избранницу, открыл ей свое сердце, и ее сердце откликнулось.

6

Квотермайл – район гостиниц и съемных квартир в Эдинбурге.

Пока он еще, конечно же, никуда не продвинулся. Он и Кирстен поженятся, будут страдать, будут часто переживать из-за денег, сначала родится девочка, потом – мальчик, у одного из супругов вспыхнет роман на стороне, будут пассажи скуки, иногда они будут хотеть убить друг друга, а несколько раз – убить самих себя. Вот это реальная история любви.

Влюбленные

Кирстен предлагает поездку на пляж Портобелло в получасе езды на велосипеде вдоль залива Ферт-оф-Форт [7] . Рабих неуверенно чувствует себя на сиденье велосипеда, взятого напрокат в магазине возле Принсиз-стрит, известном Кирстен. У нее велосипед собственный, вишнево-красный, модель с двенадцатью передачами и усовершенствованными тормозами. Он изо всех сил старается не отставать. На полпути вниз по склону холма он переключается на другую передачу, но цепь не слушается, прыгает и недвижимо повисает. Досада и знакомый гнев расплескиваются в нем. Пешком добираться обратно до магазина – путь неблизкий. Однако Кирстен не намерена сдаваться.

7

Ферт-оф-Форт – залив Северного моря у восточных берегов Шотландии.

– Взгляни на себя, – говорит она, – ты большой вспыльчивый дурачок, вот ты кто.

Она переворачивает его велосипед колесами вверх, крутит назад педали и налаживает задний переключатель передач. Скоро руки ее перепачканы маслом, полоска которого оказывается и на ее щеке.

Любовь – восхищение теми качествами возлюбленного, которые обещают исправить наши собственные слабости и перекосы. Любовь – это поиск завершенности.

Он влюблен в ее спокойствие, в ее веру, что все будет ок, в то, что нет у нее чувства гонимости, в отсутствие у нее фатализма – таковы достоинства его новой необычной подруги-шотландки, которая говорит с акцентом до того сильным, что ему приходится временами трижды переспрашивать. Любовь Рабиха – логичный ответ на качества, открытые в девушке, к которым он стремится. Он любит из чувства несовершенства – и из желания быть цельным. В этом он не одинок. Пусть в других областях, но и Кирстен тоже старается избавиться от недостатков. Она не выезжала за пределы Шотландии вплоть до окончания университета. Все ее родственники – выходцы из одной и той же малой части северной страны. Духом там не развернешься: краски серые, атмосфера провинциальная, ценится то, что требует самоотречения. От этого ее мощно тянет к тому, что имеет отношение к югу. Ей нужны свет, надежда, люди, задающие своим телам жизнь, исполненную страсти и чувства. Она боготворит солнце, ненавидя в то же время свою бледность и неудобства, какие несут ей солнечные лучи. У нее на стене висит плакат с изображением медины Феса [8] . Ее восхищает рассказанная Рабихом история его происхождения. Ей кажется занимательным, что его отец, инженер-строитель, ливанец, а мать, стюардесса, немка. Он рассказывает ей истории из своего детства, проведенного в Бейруте, Афинах и Барселоне, яркие и красивые, а время от времени и очень опасные. Он говорит на арабском, французском, немецком и испанском языках; у его ласк (игриво подаренных) обилие вкусов и оттенков. У него оливковая кожа – рядом с ее розовато-белой. Когда садится, он скрещивает длинные ноги, а его поразительно нежные руки знают, как приготовить ей макдус [9] , табуле [10] и картофельный салат по-немецки. Он насыщает ее своим миром. Она тоже ищет любовь, чтобы восстановить свою гармонию и стать совершенной.

8

Фес – город в Марокко (в старину ее столица), древние части которого (в том числе и первый в мире университет) являются объектом культурного наследия ЮНЕСКО.

9

Макдус – блюдо левантийской кухни: квашеные баклажаны, фаршированные орехами.

10

Табуле – восточный салат, основные ингредиенты: булгур и мелко порубленная зелень петрушки с добавлением мяты, помидоров, зеленого лука и иных специй. Заправляется лимонным соком с оливковым маслом.