Курсант: Назад в СССР 7
Шрифт:
— Что ты заморачиваешься? — Погодин с шумом отхлебнул чай. — Считай, два эпизода ему уже железно припаять можно. Остальные прицепом повесим. Может, глядишь, и сознается в суде. Ему так и так вышка светит. Смысл юлить?
— Горохову вот тоже про общее интересно, — буркнул я, просто чтобы Федя со мной не спорил.
Я разложил на столе фотографии убитых женщин. Все молодые. Улыбчивые. Только улыбки какие-то холодные. Будто мертвые. Перебрал в мозгу их дела, вспоминая, как в прокуратуре читал томики.
Вахрамеев и его личный состав как раз отрабатывали
— Надо еще раз дела почитать, — задумчиво проговорил Погодин. — Сопоставить время и места преступлений. Заключения медиков посмотреть и найти десять отличий или сходств.
Я с удивлением уставился на Погодина:
— А ты гений, Федя…
В моем мозгу всплыл один интересный факт. Когда я был в первый раз в горпрокуратре и читал заключения судмедов, не обратил на него особого внимания. У одной из потерпевших, я точно помнил, был шрам. Интересный такой шрам. Вот я дурень! Почему сразу не догадался?
— Собирайся, Погодин, — я радостно подскочил к другу и выхватив у него кружку, отставив ее на стол. — Погнали в прокуратуру!
— Дай хоть чай допить! Только налил ведь!
— На пенсии чаи распивать будешь. Труба зовет. Все-таки ты гений!
— Скажешь тоже, — хмыкнул Федя. — Не надо меня так называть…
— Это почему? Скромничаешь? — ухмыльнулся я, недвусмысленно распахивая дверь кабинета.
— Гении долго не живут. И вообще. Они наполовину сумасшедшие.
— Разрешите? — постучав, я приоткрыл дверь в кабинет зампрокурора города.
— Андрей Григорьевич! — Егор Павлович приветливо закивал. — Заходи, дорогой. Слышал о твоих подвигах. Ловко вы этого военрука раскрутили. Когда Горохов приезжает? Уже, честно говоря, не терпится свалить ему эти все наши убийства. Теперь можно и объединять их. Подозреваемый есть. Поздравляю.
— На днях Никита Егорович будет здесь, — я вошёл внутрь, за мной семенил Погодин. — Мне тут кое-что вспомнилось. Нужно срочно это проверить. Как бы мне дела еще раз глянуть? По убитым девушкам. Организуете?
— Всегда пожалуйста, — Палыч встал, — сейчас принесу. Они уже почти что ваши. Жду не дождусь, когда Горохов примет их к своему производству.
Зампрокурора вернулся даже слишком быстро. В этот раз томики не пришлось собирать по разным кабинетам. Скорее всего, они еще после последнего нашего визита лежали у кого-то одного в сейфе, не разобранные. Конь в них не валялся с тех пор, и никто про папки не вспоминал. Так бывает, если темнуха голимая и наработок нет. О них вспомнят, когда сроки приостановления прижмут.
— Так… — я быстро отлистал первый попавшийся том до места, где было вшито заключение судмедэксперта.
Провел пальцами по тексту. Ага. Вот оно. Есть… Спешно раскрыл следующий том. Нашел нужное место. Снова пробежался глазами, ища в куче терминов и подробностях вскрытия нужное
Сколько таких примет прячется от нас? Даже представить сложно. Я подумал о том, что, наверное, всегда есть за что зацепиться, вот только сопоставить не всегда додумаешься.
— Что там нашел, Андрей Григорьевич? — Палыч с интересом уставился через мое плечо, вытягивая шею.
— Сейчас, сейчас, — бубнил я, открывая следующую папку. — Ага… Отлично! И здесь такой же.
— Что? — в голос спросили Палыч и Погодин.
— Подождите, товарищи дорогие, — я многозначительно улыбнулся. — Осталось последнее дело проверить. Блин. Где же там заключение? Потеряли, что ли? Блин. А, вот оно. Так-с… Есть!
— Да что там? — недоумевал прокурорский.
— А то, что у всех девушек есть одинаковые шрамы.
— Шрамы? — Палыч свел брови, отчего его худое лицо в купе с длинным носом стало напоминать коршуна… — Какие шрамы?
— Смотрите, — я ткнул пальцем в описательную часть заключения. — У всех потерпевших старые шрамы на животе. Поперек.
— Так это следы операции, — пробормотал Палыч.
— Совершенно верно. Убитых всех кесарили.
— Хм-м… — интересно получается, — Палыч почесал ухо. — Насколько я знаю, детей-то у них нет.
— Вот в том-то и штука! — я поднял палец вверх. — Вот что у них общего! Их всех кесарили, но ни у кого нет ребенка.
— А где же такую операцию делали? — спросил Погодин.
— Вот это нам и предстоит выяснить. Спасибо, Егор Палыч. Помчались мы дальше землю рыть.
Я спешно пожал руку прокурорскому и первым направился к выходу.
— Наконец-то, — медик-студент из роддома заговорщически огляделся, сидя в моей машине на переднем сиденье. — Я уже думал, вы про меня забыли, Андрей Григорьевич. Обещали сделать негласным сотрудником, а потом…
Берг осёкся, поглядывая на Погодина, который развалился на заднем сиденье.
— Не беспокойся, Гена, — успокоил я его. — Органы про тебя помнят. А это тоже наш сотрудник. Можешь при нем смело говорить.
Практикант опасливо покосился на здание роддома:
— Надеюсь, никто не заметил, что я к вам в машину сел?
— А что такое?
— Ну вы же сами просили приглядывать за работниками роддома и подмечать странности. Я теперь против них, как это сказать, копаю. Вот… — студент достал из недр мятого халата потрепанный блокнотик. — Вчера в 14.35 наша санитарка Курочкина вынесла из учреждения сумку. Подозрительную такую, пухлую, но легкую. Я спросил ее, что вы, тетя Маша, там несете? А она меня по носу щелкнула и сказала, что не мое, дескать, это дело. Но я-то глазастый. Видел, как упаковки ваты белеют из расстёгнутой молнии. Вату и бинты она с работы таскает. А еще, в пятницу в 15.45…