Курсантка с фермы. Имитация любви
Шрифт:
Рэй заметила, что мне это не по нраву.
Мы уставились друг на друга оценивающе. Рэй всегда была собрана, спокойна и серьезна. Этим она мне и нравилась; я видела в ней образец идеальной гражданки Федерации. Интересно, что видит во мне она?
Так и хотелось спросить, но я прикусила язык. Она ко мне с расспросами не лезла, и мне не стоит. Да и о чем разговаривать фермерше с принцессой высокородной?
Оказалось, есть о чем.
— Ты из военной династии?
— Можно так сказать, — удивленно ответила я. — Мой отец был военным.
— Был?
— Он погиб,
— Многие сыновья нашего Рода тоже погибли. Вы, земляне, легко относитесь к потерям?
— Почему ты так решила?
— Ты не пожелала ушедшему отцу нирваны.
— А ты – своим родным.
На мгновение в черных глазах девушки я увидела что-то живое, настоящее, то, что принадлежало только Рэй, а не ее Роду. Но она очень быстро снова надела маску и спряталась за вежливой улыбкой:
— Лирианцы не одобряют такое отношение к ушедшим.
— И что?
Рэй выразила взглядом что-то высокомерное с примесью непонимания, и легла на кровать. Типичная центаврианка! Ну, тем лучше. Не так-то сложно приноровиться к центам, если знать, что они с младых ногтей скованы правилами: «приносить пользу», «не показывать эмоций», «быть всегда вежливым и собранным», «не доверять чужим», «полагаться на ум, а не на эмоции», «ценить Род превыше себя».
Зря я в душе расклеилась. Подумаешь, курсант напал. Подумаешь, все меня за слабую держат. Так даже лучше: мне будет легче добиваться своего.
К вечеру курсанты спустились в столовую. От утренних дикарей, бьющихся на пляже за коды, ничего не осталось: все облачились в форму Военной академии, в которой прилетели на Хауми. А форма красит и прибавляет солидности. Правда, у многих лица покраснели от пребывания под светилами, а у кого-то были заметны синяки, полученные в бою за коды. Я покосилась на парней из команды Тулла.
«Слагор, как ты мог оставить меня здесь одну?»
Все разбились по командам или группкам, а я стояла у лестницы одна. Тоскливо, когда не с кем перемолвиться словом. Бывают люди-одиночки, которые легко обходятся без общения, но меня к таким нельзя отнести. Я сложила руки на груди, стараясь казаться отстраненной и невозмутимой.
— Ветрова! — раздалось над моим ухом.
Я подскочила от неожиданности, и оступилась. От падения меня спас Солд: он вовремя схватил меня за руку.
— Никогда не преграждай путь вышестоящему, — сказал куратор. Если бы мы не были на Хауми, и на нас не глядели бы другие курсанты, Солд бы выбрал другие слова и другой тон. А так – ограничился общей фразой с намеком.
— Есть, товарищ лейтенант! — я шмыгнула в сторону.
Солд велел строиться и объяснил, что нам можно повеселиться, но осторожно: если кто уронит честь военных, того скормят котам-охотникам. После этого значительного предупреждения мы направились строем к главному корпусу. Постояльцев
Банкетный зал был оборудован релаксационными установками цвета и звука. Для нас, практикантов, оформление в зале выбрали с военной атрибутикой: символами защиты, изображениями прославленных героев. Но нас больше интересовала она самая, вожделенная, снившаяся ночами… еда! Для того чтобы мы не скучали за набиванием желудков, студенты из академии Культур пели для нас незамысловатые песни с простыми мотивами. Для тех, кому хотелось представления поинтереснее, хауми-охотники показывали трюки в другой части зала.
Немного погодя администратор Рис вышел на возвышение, пожелал нам хорошо отдохнуть и разрешил есть все, что хочется, ходить всюду, купаться в бассейнах, пользоваться аэро-ступенями, посетить висячие сады, гладить охотников. Но только – сегодня вечером и ночью.
Вспомнив, как коварны бывают релаксационные установки, я решила не оставаться в банкетном зале надолго. Побродив немного по залу, и наевшись самых аппетитных из предложенных блюд, я выпила стакан сока из местного кислого фрукта и вышла из зала. Большинство курсантов остались там.
Сытая, я неторопливо дошла до висячих садов. Основой для них служили нижние ярусы полуразрушенного Дома Жизни. Древние храмы лирианцев величественны и красивы. Первый, нижний ярус пирамид, был доступен для всех посетителей. Зайдя в храм, следовало коснуться кристалла первого яруса под бдительным оком наставника (жреца) и, если кристалл начинал светиться – проход на следующий ярус считался открытым, а если нет – наставник объяснил, как этого добиться. Считалось, что к концу жизни (а жизнь у лирианцев длится около тысячи лет) каждый обязан подняться на последний, седьмой ярус.
Я разволновалась. Сейчас эти ярусы – просто платформы с почвой, площадки для садов, а когда-то они были местом силы. А такие вещи меня всегда особенно интересовали. Я не обращала внимания на цветы, меня заинтересовала энергетика этого места. Может, не так уж я безнадежна, и сейчас у меня может пробудиться эо?
Но ничего не случалось. Мое сердце колотилось, я волновалась, но того самого, необыкновенного чувства парения и свободы не возникало.
Тогда я поднялась на следующий ярус, и, выбрав укромный уголок, приложила к колонне ладонь. Закрыла глаза, сосредотачиваясь. И… почувствовала что-то. Невероятно, но что-то изменилось, и это не было внушением. Я услышала слабый аромат, призрачный.
Что же за запах… что-то знакомое…
— Ли! — возмущенно вскрикнула я, и убрала ладонь от колонны.
Центаврианин с улыбкой вышел из тени. Сколько он стоял рядом – неведомо. Неизвестно также, следил ли он за мной, или мы встретились случайно.
Малейв подошел ближе, коснулся того места на колонне, которого касалась я.
— Что ты сейчас ощущаешь? — спросил он.
— Ты следил за мной? — вопросом на вопрос ответила я.
— Нет, не следил. Так что ты сейчас ощущаешь?