Курсантки
Шрифт:
— С чего таким богатством делитесь? — кивнул он на деликатес.
— Нам она задарма досталась. Валерка приносит. Мы отказывались, на черта нам она, сами все не с протянутой рукой ходим, но он слов не понимает. У него фарш в голове. Кидает под дверь и пошёл. Не пропадать же добру. Ешьте. — Выложила обстановку она.
— Валера это кто? — крякнул в кулак курсовой, перекрестив взгляды с взводным.
— Валерка-то. Так наш субчик с пятого курса. Тот, второй беленький.
—
— Да вроде нет. Он, конечно, парень видный и при деньгах, но ей другое надо. Денег у её отца своих куры не клюют.
— Ну и что ей надо?
— А что и всем нам, чтоб любить до безумия, купаясь в дождичке бабьего счастья, ловя ответное безумие и осыпая таким же дождичком любимого.
— Романов начитались вот вас и дождит. — Проворчал Богуш.
— Вы слишком приземлённый товарищ майор. В вас романтика одна военная. А в жизни ещё и сирень цветёт.
Богуш неожиданно для себя ощутил гнев.
— Какая к дьяволу сирень, когда здесь корриду устроили, завтра звону будет на весь институт.
Скрестив пальцы рук, согнув их в локтях и опёршись на них подбородком, Лена пыталась втолковать отцам командирам:
— Не мы же. К тому же криминального ничего в этом нет.
— Может я… Один колбасой сманивал, что второй тут делал?
— В ресторан на субботу приглашал. Если одна боится, может подругу взять. Похоже, он серьёзно на неё запал. Может много чего натворить.
— М-м-м. А она?
— Что она? А в смысле нравится ли он ей… Я, конечно, не доктор, но по-моему нет.
— С чего такой диагноз?
— Когда женщина влюблена, это просматривается. Вот Иришку видно не вооружённым глазом. Была угловатая, резкая, быстрая, а сейчас лучится вся, мягкая, вязкая ну хоть мажь вместо масла на кусок. Короче от неё прежней не осталось и следа. — Не в меру разговорилась Лена.
Не заметить она не могла, как глаза мужиков полезли на лоб.
— Да-а?! — хором выдохнули начальники.
Разболтавшаяся Ленка, враз прикусила язычок. "Чёрт растренькалась. Вот не задача".
— По крайней мере так кажется…,- полезла на попятую она, поднимаясь.
— Мы так и поняли. — Ухмыльнулся взводный, закрывая за ней дверь.
Костя подбросил палку колбасы на руке, словно решая на что её кинуть: бутерброды или за окно. Желудок победил. И он принялся кромсать её кольцами.
— Колбаса это неплохо, но ты про Иришку что-то ведаешь, капитан?
— Самого, как обухом по голове.
— Кто это не предполагаешь?
— Если бы. Может кто-то из курсантов. Около неё никто кроме родни не объявляется.
— Возьми-ка на заметку.
— Может, мы из мухи делаем слона и удивляемся потом, чего он не летает, а?
— Не знаю Костя. Тащи своё пиво, медаль твою и благодарность за верную службу от командования обмоем. Устал до чёртиков в самый раз расслабиться.
— Слышал, у финансистов там салага женится?
— Да. Но это такое дело… Пелёнки сюда не принесёт. Барышня на четыре года старше его. Он по малолетству и влетел. Надо думать не здесь, а на летнем отдыхе дома. Папик у него богатый, имеет парк маршруток и перевозками балуется. Вытянет деток. А вот за этих бойцыц нас утюгом прогладят. И какая скотина нам такой подарочек сочинила… Кто придумал косички эти в военные институты набирать.
— Да, крыть нечем. За нами курс набрали ещё, правда, им легче. Там места на которых мы носы побили, они уже дипломатично обходят, с прокладками и пакетом трусов не разбираются, а мы тараним пустыню и с ходу влетаем во что-то непонятное опять.
— Так и есть. Сегодня считай, на ровном месте две головных боли словили.
— Да два волкодава около Браун и Ирка.
— А Елену подпирающий Рембо ничего не натворит?
— Я его предупредил, что организую из его яиц, если он ими будет играться.
— Ладно, давай спать. Всех дум всё равно не передумаешь.
— Ты прав кесарю кесарево.
22
Глеб, вернувшись из командировки и вырвав меня из тёплой постельки общежития, мчал на всех парах к себе. Заведя машину он ничего объяснять не стал, сходу начал приставать, лез целоваться и пытался расстегнуть камуфляж. Но там всё продумано и это не так просто. К тому же, я аккуратно отбивалась, пытаясь дотянуть до квартиры и спальни. До постели мы всё же не дотянули. Сума сошли сначала в холле на полу на моём курсантском бушлате. Потом в ванной, на кухне и потом уж — в спальне. Он рассказывал о поездке, я о своих курсантских буднях. Мы целовались, жевали, говорили и любили… Кто скажет после этого что это нормально?!
На подъёме я была уже в общежитии. Глеб готов был послать всю армию к чертям, но я принципиально не желала. Он выглядел очень серьёзно. И насупившись, чтоб выглядеть ещё серьёзнее попросил:
— Ириша, будь серьёзнее нам надо поговорить.
Догадываясь, что речь пойдёт о переводе на гражданское отделение (дело действительно серьёзное), я отрезала:
— А как же, поговорим, но не раньше чем через четыре года.
Глеб тяжело вздохнул и махнул рукой. Значит, смирился и будем жить, как и жили.