Курсанты Академии
Шрифт:
— Не могли они быть последними. Я не чувствую никакой усталости.
— Тогда вы не так умны, как нам казалось. Вы очень ослабели. И едва не загнали себя. Вы далеко не молоды, и мы настаиваем на том, чтобы следующие два дня вы не подходили к своему компьютеру.
— Значит, вы уже готовы заменить моего врача?
— Лейел, — Дит коснулась его плеча, как касалась всегда, если хотела показать, что ему надо успокоиться. — Врачи осмотрели тебя. И учти, Зей Первый Спикер.
— Это означает, что она здесь — главная?
— У нас не Империя, и я — не Чен, — ответила Зей. — Это означает,
— Совершенно верно, — кивнула Дит. — Все думают, что ты нуждаешься в отдыхе.
— Разумеется, — поддержала ее Дит. — Со смертью Гэри вы — единственный оставшийся с нами мыслитель такого уровня. Вы нам нужны. Поэтому вполне естественно, что мы о вас заботимся. Кроме того, Дит так любит вас, а мы так любим ее, что мы просто не можем не любить вас.
Она рассмеялась, Лейел последовал ее примеру, потом — Дит. Лейел, однако, заметил, что на вопрос, все ли знают о нем, она отвечала, что все готовы о нем заботиться и все его любят. И только когда Зей произнесла эти слова, он понял, что она ответила и на тот вопрос, который он только хотел задать.
— А пока вы будете восстанавливать силы, — продолжила Зей, индексаторы поработают над твоей новой идеей…
— Не идеей, лишь предположением, даже мыслью…
— …а несколько психосториков посмотрят, как приложить ее к тем формулам, что мы используем в законах Дит о развитии общностей. Возможно, мы сможем превратить поиски истоков человечества в настоящую науку.
— Возможно, — согласился Лейел.
— Как вы себя чувствуете? — спросила Зей.
— Не знаю. Сейчас я, конечно, очень взволнован, но также и зол, потому что меня столь долго держали в неведении… Но, с другой стороны, на душе у меня стало легче.
— Хорошо. Мы очень надеемся на вас. Потому что не сомневаемся: вы способны на очень и очень многое, — Зей помогла ему лечь, а потом вышла из комнаты.
Оставшись наедине с Дит, Лейел долго молчал.
Держал за руку, всматривался в глаза, а его сердце переполняли эмоции, которые не давали ему говорить.
Все новости, разом свалившиеся на него — грандиозные планы Гэри, Вторая Академия во главе с психосториками, переворот Рома Диварта, — отошли на второй план. Главное состояло в другом: рука Дит в его руке, ее взгляд, не отрывающийся от его глаз, ее душа, так слившаяся с его, что он не мог сказать, где заканчивался он, а где начиналась она.
Как только он мог представить себе, что она уходит от него? Все годы совместной жизни они создавали друг друга. Не было у него ничего лучше Дит, а она гордилась тем, что получилось из него ее стараниями. Мы были друг для друга и родителями, и детьми. И мы еще способны на великие свершения, которые будут жить в этой общности, в Библиотеке, во Второй Академии. Но величайшее наше достижение умрет вместе с нами, то самое, о котором не знает никто, кроме нас, потому что останется недоступным остальным. Мы даже не сможем никому объяснить, а что это за достижение. Они не владеют нужным языком, чтобы понять нас. На этом языке говорим только мы двое.
Перевод с английского В. Вебера
Джанет
ПОСЛЕСЛОВИЕ
ДВА СЛОВА ОТ ДЖАНЕТ
Меня очень часто спрашивали, на что это похоже, — быть женой самого Айзека Азимова. А однажды, совсем недавно, я услышала в свой адрес следующее: "женщина с завидным положением". Поразмыслив, я могу ответить на это следующим образом.
1. Айзек, безусловно, является ходячей энциклопедией и словарем одновременно, обладает уникальной способностью быстро и четко выдавать любую информацию, причем ни разу при этом еще не ошибался.
И все это — благодаря исключительной памяти и точности в выражении собственных мыслей. Что порой оборачивалось против него, поскольку он знал и не мог забыть слишком много разных вещей и фактов. К примеру, он вдруг с грустью может сказать мне: "Знаешь, а ведь сегодня сто восемьдесят третья годовщина со дня сражения под Аустерлицем, и никому до этого нет дела, представляешь?" И вот всякий раз 2 декабря, поскольку я исправно забывала, что он говорил мне ровно год тому назад, я спрашивала, в чем там было дело, а он подробно и охотно объяснял. Он не слишком жаловал дураков, но со мной всегда терпелив и всегда объясняет.
2. Айзек очень рационален, но в положительном, так сказать, смысле. Хотя случались и исключения. Он верит в закон «очков»: стоит приподнять затемняющие стекла очков — и солнце засияет снова. Ну и наоборот.
Более того, когда начинается очередной бейсбольный сезон, он всерьез утверждает, что «Мете» проиграют любой матч, который он будет смотреть. Однажды, когда они действительно начали проигрывать, он выключил телевизор и воскликнул: "Мне надо прекратить смотреть и сесть за свою машинку! Надо дать им шанс!"
3. Он совершенно не боится показывать свои чувства и эмоции, что уже само по себе удивительно. Всегда очень открыто демонстрировал свою привязанность или симпатию, никогда не знал, что это такое — презрительно поджимать губы. Нет, нижняя губа порой его выдает. Так, он очень не любит, когда у него берут анализ крови. Губа начинает дрожать, что, впрочем, не мешает Айзеку отчаянно флиртовать с медсестрой. Он даже не боится заплакать (всегда плакал, когда читал последнюю речь Энобарбуса или слышал песню "Дэнни, малыш"). Причем делает это даже на людях. Так, к примеру, он однажды разрыдался на могиле Ньютона.
4. Взгляды Айзека на жизнь и вопросы бытия порой заставляют меня испытывать прилив счастья — я просто радуюсь, что мне довелось повстречаться с таким замечательным человеком. Как-то однажды, проснувшись, я увидела, что он лежит рядом в постели и машет ногами, делая вид, что бежит. "Знаешь, — сказал он, — мне приснилось, будто бы один человек сказал, что я вполне прилично зарабатываю писательством. И я ответил, что так оно и есть. И тогда этот тип и говорит:
"Просто удивительно повстречать человека, который отказался зарабатывать на жизнь мечом". И вот я бегу сказать тебе, насколько эта фраза меня поразила. Ведь она означает, что можно зарабатывать деньги таким мирным орудием, как перо. Перо сильнее меча. А потому перекуем свои мечи на орала!"