Курский излом
Шрифт:
— Предупрежден.
— Товарищ Попель, немедленно — к Черниенко. Нет, не один, возьмите с собой двух политотдельцев. Они там останутся. А вы, как только выясните, вернетесь.
Я понимал тревогу Никиты Сергеевича и волнение Шалина. Корпус Черниенко вступил в бой совсем недавно. На него мы возлагали большие надежды, и если он «неудержимо бежит», открывая дорогу гитлеровцам, положение наше — никудышное.
Я поехал с таким расчетом, чтобы перехватить отступающие части Черниенко, хотя мне как–то не верилось в это «неудержимо бегут». Нет, что–то не так.
Мост у речушки разбит прямым попаданием.
Когда мы подъехали, навстречу неглубоким бродом шли танки. Словно обрадованные неожиданным купанием, они бодро выскакивали на отлогий берег, оставляя после себя на песке широкую мокрую полосу. С гусениц свешивались водоросли.
На переправе распоряжался подполковник в кителе, перешитом из желтой английской шинели (такие кителя входили во фронтовую моду).
— Не Коновалов ли? — повернулся я к Кузнецову и Гетману.
— Вроде бы он. [720]
Значит, это одна из бригад корпуса Черниенко. Выхожу из машины, подполковник бежит навстречу.
— Товарищ генерал, начальник политотдела бригады подполковник Коновалов… Второй батальон отходит за Псел.
— Кто разрешил?
— Тут… — Коновалов явно смущен. — Радиограмму одну перехватили…
— Поворачивайте назад. Немедленно!
На командном пункте корпуса атмосфера деловитого спокойствия. Мы ждали чего угодно, но не этого.
— Отвратительно получилось, — морщится Черниенко. — Был в частях. Вдруг радист приносит радиограмму, перехватил. Адресована командующему армией. Мы деремся, а этот докладывает командующему, будто «бежим»… Тут подходил отдельный танковый полк. Нам на усиление. А этот решил, будто противник в тыл прорвался. Сам запаниковал да еще несколько таких, как он… Вот и доложил. Еще считал, что геройский шаг совершает…
Черниенко не называл по фамилии начальника связи. Все свое презрение он вкладывал в слово «этот».
— Посадили его. Пусть трибунал решает — дурак или провокатор. Заверьте Никиту Сергеевича: корпус будет драться до последнего, но не побежит»{677}.
В донесении Управления контрразведки Смерш Воронежского фронта так изложено это происшествие:
«Отмечены случаи, когда отдельные командиры нарушают приказ НКО о скрытом управлении войсками. Начальник связи 31-го тк Усенко открытым текстом по рации сообщил командованию армии: «…У Черниченко фронт прорван, войска бегут неудержимо…»
Фактически эти данные не соответствовали действительности. Командованием армии Усенко от должности отстранен, понижен в звании. Материал передан военному прокурору для привлечения его к уголовной ответственности»{678}.
Приведу еще один документ — донесение управления контрразведки фронта на имя генерала B. C. Абакумова{679}, касающееся событий 8 июля в полосе 31-го тк:
«12 июля 1943 г. в отдел контрразведки «Смерш» 1-й ТА были доставлены совершенно секретные документы штаба [721] 31 тк, найденные в районе боевых действий дер. Зоринские дворы. Среди документов были:
1. Приказ Ставки Главнокомандования № 0296.
2. Приказы войскам В (оронежского) фронта.
3. Приказы войскам 1-й танковой армии.
4. Пропуска на 5 дней.
5. Позывные
6. Секретные пакеты в адрес командования 31-го тк.
Производственным расследованием установлено, что виновным в утере совершенно секретных документов оказался зав. делопроизводством секретной части штаба 31-го тк, лейтенант интендантской службы Мельников, уроженец Свердловской обл., русский, из крестьян–бедняков, образование среднее, кандидат в члены ВКП(б), в Красной Армии с июня 1941 г.
8 июля 1943 г., во время ожесточенных боев с противником, начальник штаба 31-го тк подполковник Гандыбин приказал Мельникову выехать со всеми секретными документами во 2-й эшелон 31-го тк. Мельников выехал на грузовой автомашине. В дер. Зоринские Дворы попал под бомбежку вражеской авиации, бросил планшет с секретными документами, сам уехал в тылы корпуса. Об утере секретных документов Мельников никому не сообщил и мер к розыску не принимал.
14 июля 1943 г. Мельников был арестован. При личном обыске у него обнаружено и изъято 10 неотправленных пакетов, находившихся у него с 8 июля 1943 г., среди весьма срочных в адрес начальника штаба 1-й ТА. Дело следствием закончено и направлено военному прокурору»{680}.
Ни одну армию не миновало такое позорное явление, как трусость и неустойчивость войск. Паника одно из самых страшных явлений для войск. Бегство с поля боя, призывы к оставлению позиций считались и считаются наиболее тяжким воинским преступлением. Оно ведет к падению дисциплины, боевого духа и в конечном итоге к разрушению обороны. Поэтому всегда с трусами и паникерами обходились очень жестко, а учитывая, что роль командира в вооруженных силах всегда высока, к ним и предъявлялись особые требования. В Красной Армии, помимо командного состава частей и соединений, укреплением дисциплины, выявлением людей, склонных к паническим настроениям и дезертирству, занимались отделы контрразведки Смерш и политотделы. Хотя мера эта была вынужденная, в практической работе в войсках встречалось немало злоупотреблений, да и просто преступлений. Порой [722] привлекали к ответственности и даже расстреливали невинных людей, тем не менее без этого кропотливого и каждодневного труда обойтись было трудно. Используя все доступные методы и формы работы, офицеры этих органов добивались достаточно высоких результатов. Примером того, как действовала эта система, помогая выявить неустойчивых командиров, проявивших малодушие, даже через определенный промежуток времени, служит следующий документ — внеочередное донесение начальника политотдела 3-й мехбригады 3-го мк майора Куртелева на 21.00 14 июля 1943 г.:
«Как стало известно, командир 1-й стрелковой роты 452-го мсбн ст. лейтенант У. Н. Д., 1915 года рождения, русский, служащий, член ВЛКСМ, в РККА с 1941 г., образование 5 кл., военное — курсы лейтенантов, участник Отечественной войны с 12.12.1942 г., уроженец Горьковской области Ивановского района с. С… холост, дома проживает сестра … будучи в бою 7.7.43 г., когда его рота попала в окружение немецких танков и пехоты, предлагал сдаться в плен, послал для этого к немцам красноармейца Коробкова, но последний отказался, заявив: «Красный воин в плен не сдается!» У., отделом контрразведки, арестован»{681}.