Кусака
Шрифт:
К востоку от Качалки простирались плоские перекрещивающиеся улочки Инферно. Среди приземистых кирпичных зданий центрального, «делового» района расположился маленький прямоугольник Престон-парка с крохотной белой эстрадой, коллекцией кактусов, высаженной городским Советом по благоустройству, и белым мраморным ослом в натуральную величину. Парнишка тряхнул головой, достал из внутреннего кармана выгоревшей джинсовой куртки пачку, закурил первую сигарету. «Идиотское везение, – подумал он. – Прожить жизнь в городе, названном в честь осла». Опять-таки скульптура обнаруживала изрядное сходство с мамашей шерифа Вэнса.
Выстроившиеся вдоль улиц Инферно деревянные и каменные дома отбросили на песчаные дворы и растрескавшийся от жары бетон лиловые тени. На Селеста-стрит, над стоянкой подержанных автомашин Мэка Кейда, обвисли
Еще восточнее, там, где Селеста-стрит пересекалась с Брасос-стрит, на краю парка, отражая огненный шар солнца, оранжево сияли окна Первого техасского банка. Три этажа делали его самой высокой постройкой в городе, если не считать видневшегося на северо-востоке серого экрана «Старлайта» – кинотеатра под открытым небом. Бывало, усевшись здесь, на Качалке, Коди бесплатно смотрел фильм, выдумывая свои диалоги, ерничая, дурачась, – словом, развлекался в свое удовольствие. «Да, времена и впрямь меняются», – подумал мальчик. Он затянулся и выпустил пару колечек дыма. Прошлым летом кинотеатр закрыли, обеспечив пристанищем змей и скорпионов. Примерно милей севернее «Старлайта» стояло небольшое блочное здание с крышей, похожей на коричневый струп. Парнишка видел, что засыпанная гравием стоянка пуста, но знал: около полудня она начнет заполняться. Клуб «Колючая проволока» был единственным заведением в городе, приносившим доход. Пиво и виски сполна утоляли боль и обиды.
На световом табло, расположенном на фасаде банка, высветились цифры: 5:57. В следующее мгновение надпись изменилась и сообщила температуру воздуха – 78 градусов по Фаренгейту. На четырех светофорах Инферно замигал желтый предупредительный сигнал, но все они моргали вразнобой.
Мальчик не знал, стоит ли идти сегодня в школу. Возможно, вместо этого он прокатится по пустыне туда, где дорога сходит на нет, или наведается в зал с игровыми автоматами и попытается превзойти собственные достижения на «Метком стрелке» и «Пришельцах из галактики». Он посмотрел туда, где за Репаблика-роуд виднелись средняя школа имени У. Т. Престона и Инфернская бесплатная начальная школа – два приземистых длинных кирпичных здания, напоминавшие парнишке тюрьму, какой ее изображают в кино. За средней школой располагалось футбольное поле, на котором давным-давно выгорела скудная осенняя трава. Ни новой травы, ни новых матчей этому полю не видать. «Все равно, – подумал мальчик, – престонские „Истинные патриоты“ выиграли только два матча за сезон и заняли в округе Президио последнее место. Только кого это колышет?»
Вчера он прогулял, а завтра, в пятницу, 25 мая, старшеклассники учатся последний день. Пытка выпускными экзаменами осталась позади, и мальчика вместе со всем классом ожидало прощание со школой… если удастся сдать задание по труду. Значит, на сегодня, пожалуй, стоит сделаться паинькой и отсидеть последние уроки или хотя бы заглянуть в школу, узнать, что происходит. Может, Танку, Бобби Клэю Клеммонсу или еще кому захочется свалить куда-нибудь порычать моторами; не исключено также, что потребуется вложить ума сволочным мексикашкам. Если так, он будет счастлив пойти этим поганцам навстречу, честное слово.
Светло-серые глаза мальчика сузились. Когда Коди смотрел на Инферно вот так, сверху вниз, ему становилось тревожно, охватывали злость и раздражение, словно зудела болячка, которую невозможно почесать. Он решил, что причина кроется в многочисленных тупиках. Кобре-роуд длиной в восемь миль пересекалась с Репаблика-роуд и убегала на запад мимо оврага, по дну которого текла река Снейк. За городской чертой улица шла мимо все новых и новых свидетельств провалов и неудач: медного рудника, ранчо Престона, немногочисленных доживающих свои последние дни ферм. Набирающий силу солнечный свет не делал Инферно симпатичнее, выявляя рубцы и шрамы. Выжженный пыльный город умирал, и Коди
С севера на юг, деля город на восточную и западную части, шла Трэвис-стрит. Восточная часть почти сплошь состояла из деревянных обшарпанных, сколько ни крась, домиков, которые в середине лета превращались в раскаленные печи. В западной, где жили владельцы лавчонок и «сливки общества», преобладали дома из белого камня и кирпича-сырца, кое-где во дворах пускали ростки дикие цветы. Но и этот район быстро пустел: каждую неделю еще кто-нибудь сворачивал дела, а среди чахлых бутонов расцветали объявления «ПРОДАЕТСЯ». В северном конце Трэвис-стрит, на другой стороне заросшей повиликой стоянки, возвышалось двухэтажное общежитие из красного кирпича. Окна первого этажа закрывали металлические листы. Дом построили в конце пятидесятых, в пору расцвета города, но теперь он превратился в лабиринт пустых комнат и коридоров, которые заняли, сделав своей крепостью, «отщепенцы» – компания, где верховодил Коди Локетт. Если после захода солнца на территории «отщепенцев» ловили кого-нибудь из «El culebra de cascabel» – «гремучих змей», шайки подростков-мексиканцев, – ему или ей можно было только посочувствовать. А территорией «отщепенцев» считалось все к северу от моста через Снейк.
Так и должно быть. Коди знал, что мексиканцы затопчут кого угодно, дай только волю. Они перехватят работу и деньги да при этом еще и наплюют тебе в рожу. Мексиканцы должны знать свое место и получать по рогам, если переступят границы. Эту нехитрую истину день за днем, год за годом вбивал Коди в голову его папаша. «Эти „мокрые спины“ [2] , – твердил отец Коди, – все равно что псы, которым надо то и дело давать пинка – пусть знают, кто хозяин».
Но порой Коди задумывался – и тогда не понимал, какой от мексиканцев вред. Они сидели без работы так же, как все остальные. Однако отец Коди твердил, что именно мексиканцы доконали медный рудник. Что они портят все, к чему прикоснутся. Что они уже погубили Техас и не успокоятся, пока не испоганят всю страну. «Еще немного, и стервецы начнут трахать белых женщин прямо на улицах, – стращал Локетт-старший. – Напинать им по первое число, пусть попробуют на вкус пылищу!»
2
«Мокрая спина» – уничижительное название нелегальных эмигрантов-латиноамериканцев в США.
Иногда Коди верил отцу, иногда нет. Это зависело от настроения. Дела в Инферно обстояли плохо, и парнишка понимал: в душе у отца тоже неладно. «Возможно, легче дать под зад коленом мексиканцу, чем позволять себе слишком много думать», – рассуждал он. Так или иначе, все свелось к задаче не пускать «гремучек» в Инферно после захода солнца – эта обязанность перешла к Коди от шести предыдущих «президентов» банды «отщепенцев».
Коди встал и расправил плечи. Солнце освещало его кудрявые русые волосы, коротко подстриженные на висках и лохматые на макушке. В левом ухе блестела сережка – маленький серебряный череп. Тело юноши отбрасывало длинную косую тень. В нем было шесть футов роста, долговязый и крепкий, он казался недружелюбным, как ржавая колючая проволока. Лицо парнишки складывалось из жестких углов, мягкость полностью отсутствовала – острый нос, заостренный подбородок. Даже густые светлые брови сердито щетинились. Он мог переиграть в гляделки змею и поспорить в беге с зайцем, а ходил таким широким шагом, словно намеревался перемахнуть границы Инферно.
Пятого марта ему исполнилось восемнадцать, и он понятия не имел, что делать дальше. Думать о будущем не хотелось. Загадывать не стоило. Грядущее представлялось мрачным нагромождением теней. Поступить в колледж с такими отметками нереально, а на техническую школу не хватало денег. Старик пропивал все заработанное в пекарне и большую часть того, что Коди приносил домой со станции «Тексако». Но Коди знал, что заливка бензина и возня с машинами от него никуда не денутся, пока ему самому не надоест. Мистер Мендоса, хозяин автозаправочной станции, был единственным хорошим мексиканцем, которого он знал.