Кусака
Шрифт:
Пятого марта ему исполнилось восемнадцать, и он понятия не имел, что делать с остатком своей жизни. Думать о будущем мальчик избегал. Мир за пределами недели, считая с воскресенья, когда он закончит школу вместе с прочими шестьюдесятью тремя старшеклассниками, представлялся нагромождением теней. Пойти в колледж не позволяли отметки, а на техническую школу не хватало денег. Старик пропивал все, что зарабатывал в пекарне, и большую часть того, что Коди приносил домой со станции «Тексако». Но Коди знал, что заливка бензина и возня с машинами от него никуда не уйдут, если ему самому не надоест. Мистер Мендоса, хозяин заправочной станции, был единственным хорошим мексиканцем, какого он знал — или дал себе труд узнать.
Взгляд Коди перекочевал
Четвертая улица вела на запад, на автомобильную свалку Мэка Кейда — двухакровый лабиринт из автомобильных корпусов, сваленных грудами частей и выброшенных покрышек, обнесенных оградой мастерских и бетонных ям, и все это — за забором из листового железа в девять футов высотой, над которым шел еще фут страшной, свитой гармошкой колючей проволоки. Коди видно было, как за окнами мастерских вспыхивают факелы электросварки; визжал пневматический гаечный ключ. На территории автодвора в ожидании груза стояли три трейлера на гусеничном ходу. У Кейда смены работали круглосуточно, и благодаря своему бизнесу он уже стал обладателем громадных хоромов из кирпича-сырца в стиле «модерн» с бассейном и теннисным кортом примерно в двух милях к югу от Окраины, что было гораздо ближе к мексиканской границе. Кейд предлагал Коди работу на автодворе, но Коди знал, чем торгует этот человек, а к такому тупику мальчик был еще не готов.
Коди развернулся лицом на запад (тень легла ему под ноги) и скользнул взглядом по темной линии Кобре-роуд. В трех милях отсюда находился огромный, рыжий с серой каймой, похожий на рану с изъязвленными краями кратер медного рудника «Горнодобывающей компании Престона». Его окружали пустые конторские здания, очистной корпус с алюминиевой крышей и заброшенное оборудование. Коди пришло в голову, что оно напоминает останки динозавров с истаявшей под солнцем пустыни шкурой. Минуя кратер, Кобре-роуд уходила в сторону ранчо Престона, следуя за вышками электропередачи на запад.
Мальчик опять посмотрел вниз на тихий город (население около тысячи девятисот человек, быстро сокращается) и сумел вообразить, будто слышит, как в домах тикают часы. Солнце заползало за ставни и занавески, чтобы огнем располосовать стены. Скоро зазвонят будильники, вытряхивая спящих в новый день. Те, у кого есть работа, оденутся и, убегая от подталкивающего в спину времени, уйдут трудиться либо в оставшихся магазинах Инферно, либо на север, в Форт Стоктон и Пекос. А в конце дня, подумал Коди, все они вернутся в свои домишки, вопьются глазами в моргающие трубки и станут, как умеют, заполнять пустоту, пока сволочные часы не прошепчут: пора на боковую. И так — день за днем, отныне и до того момента, когда закроется последняя дверь и уедет последняя машина… а потом здесь некому будет жить кроме пустыни, которая, разрастаясь, двинется по улицам.
— Ну, а мне-то что? — сказал Коди и выпустил из ноздрей сигаретный дым. Он знал, что тут для него ничего нет; никогда не было. Если бы не телефонные столбы, кретинские американские и еще более кретинские мексиканские телепередачи да наплывающая из приемников двуязычная болтовня, можно было бы подумать, что от этого проклятого города до цивилизации тысячи миль, сказал он себе и поглядел на север, окинув взглядом Брасос с ее домами и белокаменным баптистским молитвенным домом. В самом конце Брасос стояли узорчатые кованые ворота с оградой, за которой находилось местное кладбище, Юкковый Холм. Его действительно затеняли тощие юкки, над которыми поработал скульптор-ветер, но это скорее был бугор, чем холм. Мальчик ненадолго задержал взгляд на надгробиях и старых памятниках, потом снова сосредоточил свое внимание на домах. Большой разницы
— Эй, вы, зомби чертовы! — крикнул он, повинуясь внезапному порыву. — Просыпайтесь! — Голос раскатился над Инферно, оставляя за собой шлейф собачьего лая.
— Таким, как ты, я не буду, — сообщил он, зажав сигарету в углу рта. — Клянусь Богом, нет.
Он знал, к кому обращается, поскольку, произнося эти слова, не сводил глаз с серого деревянного дома у пересечения Брасос с улицей, называвшейся Сомбра. Коди догадывался, что старик даже не знает, что он вчера не пришел домой ночевать — впрочем, папаше все равно было на это наплевать. Отцу Коди требовалась только бутылка и место для спанья.
Коди взглянул на Школу Престона. Если сегодня задание не будет сдано, Одил может устроить ему неприятности, даже сорвать к чертям выпуск. Коди терпеть не мог, когда какой-то сукин сын в галстуке-бабочке заглядывал ему через плечо и командовал, что делать, поэтому нарочно работал со скоростью улитки. Однако сегодня работу нужно было закончить. Коди понимал: за те шесть недель, что ушли у него на паршивую вешалку для галстуков, можно было наделать полную комнату мебели.
Солнце теперь сверкало ослепительно и немилосердно. Яркие краски пустыни начинали блекнуть. По шоссе N 67 к городу ехал грузовик с непогашенными фарами — он вез утренние газеты из Одессы. На Боуден-стрит с подъездной аллеи задом выбрался темно-синий шевроле, и какая-то женщина в халате помахала мужу с парадного крыльца. Кто-то открыл черный ход и выпустил бледно-рыжую кошку, которая немедленно погнала кролика в заросли кактусов. На обочине Республиканской дороги ныряли за своим завтраком канюки, а другие хищные птицы неспешно кружили над ними в медленно текущем воздухе.
Затянувшись в последний раз, Коди выбросил сигарету. Он решил перекусить перед школой. В доме обычно водились черствые пончики; это его устраивало.
Повернувшись к Инферно спиной, парнишка начал осторожно спускаться по камням на нижний гребень. Рядом стояла красная «хонда — 25О», которую он два года назад собрал по частям из купленного на свалке Кейда утильсырья. Кейд много чего дал Коди, а у того хватило ума не задавать вопросов. Регистрационные номера с мотора «хонды» оказались стерты, как исчезали почти со всех моторов и частей корпусов, которыми торговал Мэк Кейд.
По дороге к мотоциклу внимание мальчика привлекло еле уловимое движение возле его обутой в ковбойский сапог правой ноги. Коди остановился.
Тень паренька упала на небольшого коричневого скорпиона, припавшего к плоскому камню. На глазах у Коди членистый хвост изогнулся кверху и жало пронзило воздух — скорпион защищал свою территорию. Коди занес ногу, чтобы отправить гаденыша в вечность.
И на миг приостановился, не опуская ноги. От усиков до хвоста в насекомом было всего около трех дюймов, и Коди понимал, что раздавит его в два счета, но храбрость этого создания восхитила его. Вот, пожалуйста — оно сражалось с великанской тенью за кусок камня в выжженной пустыне. «Не слишком разумно, — размышлял Коди, — но смелости у этой штуки хоть отбавляй». Так или иначе, но сегодня смерть чувствовалась в воздухе слишком сильно, и Коди решил не добавлять.
«Все твое, амиго», — сказал он, проходя мимо, и скорпион вонзил жало в его удаляющуюся тень.
Оседлав мотоцикл, Коди устроился в заплатанном кожаном седле. На двойных хромированных выхлопных трубках было полно тусклых пятен, красная краска облетела и полиняла, мотор иногда пережигал масло и был себе на уме, но машина уносила Коди туда, куда ему хотелось. Оказавшись далеко за пределами Инферно, на шоссе N 67, он мог выпросить у нее семьдесят миль в час, и мало что доставляло ему большее наслаждение, чем хриплое ворчание мотора и свист ветра в ушах. Именно в такие моменты, когда Коди был один и ни от кого не зависел, он чувствовал себя свободнее всего. Потому что знал: зависеть от людей — губить собственные мозги. В этой жизни ты одинок, и лучше научиться любить свое одиночество.